Дудинцев Владимир Дмитриевич

   Лицо Федора Ивановича перестало ему подчиняться, он подменил ответ неуверенной улыбкой, и Варичев тут же сказал за него:
   - Иван Ильич.
   
   Мы часто ломаем голову, что подарить своим близким в подарок. В последний момент бросаемся на поиски подарка, а в итоге второпях покупаем ерунду. Но есть прекрасный выход из такой ситуации. Оригинальный подарок для близкого человека шаржи с фото. Такой подарок порадует не только, того кому он предназначался, но и Всех гостей.
   
   - Иван Ильич, таким я вас себе и представлял... Да, именно таким! И с ямкой на подбородке. Вы даже не можете себе представить, какую сенсацию вызвало у нас сообщение о вашей работе... - за очками иностранца все больше разгорались огни интереса и восхищения. - Это счастье для меня, что я могу здесь сидеть и разговаривать с советским ученым, который внезапно наставил нам всем нос...
   - Мне кажется, вы преувеличиваете значение моих работ, - сказал Федор Иванович наконец, собравшись с духом. Варичев молча ему кивнул.
   Датчанин не сводил восхищенных глаз с сидевшего против него "доктора Стригалева". Остановил на мгновение взгляд на его галстуке с "демократическим" узлом.
   - У нас высоко оценивают ваши работы. Я привез несколько оттисков. Это статьи, где упоминается ваше имя и ваша тонкая работа по дифференцированию родительских хромосом. Авторы сигнировали эти оттиски для вас собственноручно - правильно я употребил это слово?
   - Моя давняя, еще студенческая работа... - сказал Федор Иванович.
   Это заявление вызвало особенный восторг датчанина.
   - Знаю, знаю! Потому я и поверил словам академика Посошкова, которыми он утверждал, что доктор Стригалой имеет гибрид "Солянум контумакс" и "Солянум туберозум". Это всемирная слава!
   - Этого гибрида нет, - безжалостно отрезал Федор Иванович, в никто, глядя на него, не сказал бы, что этот ледяной худощавый человек в спортивном пиджаке борется с самим собой, почти теряет сознание.
   - Я ожидал услышать это! - воскликнул датчанин. - Мои коллеги предваряли меня... предупреждали, что у вас всякое научное открытие является государственной тайной. Они говорили мне еще, что академику Посошкову будет узко... туго за разглашение этой тайны. Если я тогда не верил, что имеется гибрид, то теперь, когда я слышал, что его нет, я окончательно поверил, что он есть! Он есть! Вам придется мне доказать, что его нет. Это будет трудно сделать, господин Стригалов!
   - Его нет, - повторил Федор Иванович и спокойно прихлопнул рукой по подлокотнику. - Заявление академика Посошкова лежит целиком на его совести.
   Он взглянул на Варичева, и тот кивнул несколько раз.
   - Я знаю академика Посошкова, это честный ученый! Дайте мне иголку, я хочу уколоть себя в это место, - смеясь, сказал Мадсен и, чтобы было ясно, о каком месте идет речь, приподнялся в кресле и сел. - Скажите мне еще раз, где я нахожусь? Вы действительно - доктор Стригалов?
   - Нате вам иголку, - тоже смеясь, сказал Федор Иванович и достал иглу из-за борта пиджака, где он держал ее по армейской привычке. - Нате иголку и, пожалуйста, уколите себя. Я - доктор Стригалев, и говорю вам, что гибрида нет. Но работа в этом направлении ведется. Я получил от академика Посошкова ваш подарок...
   Тут он вытащил из грудного кармашка флакон с колхицином и поднял его над головой. Глаза Мадсена округлились за очками. Варичев посмотрел на датчанина и удовлетворительно опустил голову.
   - Большое вам спасибо за этот колхицин. На днях мы приготовим раствор и попробуем намочить семена.
   Иностранец уже ничего не слышал. Держа в пальцах иголку, он, как девушка, не сводил с Федора Ивановича восхищенных, молящихся глаз.
   - Я в восторге! Иван Ильич! Позвольте проклятому капиталисту сфотографироваться с вами. На память. Камера у меня в чемодане, это сплошь да рядом. Здесь, сзади этого кресла. Мы все сейчас...
   Варичев чуть было не вскочил при этом со своего места.
   - Нет смысла фотографироваться, - Федор Иванович поспешно поднял руку, скорее адресуясь к нему. - Если бы у нас был гибрид - тогда другое дело. Увековечивать разочарование... стоит ли?
   "Да, я, кажется, действительно интеллигент нового типа", - подумал он при этом.
   - Я мог бы показать вам некоторые свои полиплоиды, - добавил он. - Но этим вас не удивишь...
   - Но вы же получили еще полиплоид дикого вида "Контумакс"...
   - У меня много полиплоидов, но "Контумакс" меня пока еще не слушается.
   Варичев с улыбкой наклонил свою картофельную голову и стал что-то рисовать на столе. Рисовал и иногда показывал то Федору Ивановичу, то датчанину веселый голубой глаз. Молодая женщина из иностранного отдела терпеливо присутствовала при сложной беседе мужчин, думая что-то свое. Судьба свела в одной комнате четырех человек, и все четверо были непостижимо разными. "Наверно, во всем мире не сыщешь четырех других объектов, так глубоко, бесконечно далеких один от другого", - подумал Федор Иванович.
   В восемь вечера, как и было запланировано Варичевым, все четверо опять встретились, теперь в его доме, на той же улице, где был дом академика Посошкова.
   - Кассиан Дамианович очень доволен, - сказал Варичев, помогая Федору Ивановичу снимать полуперденчик, обнимая его. - Я звонил ему сейчас. Очень мы с вами выручили старика. Отлегло, говорит, от сердца.
   За столом распоряжалась жена Варичева, с золотом и драгоценными камнями на гладких голых руках, в ушах и на налитой шее, и с высокой башней крашеных волос ярко-коричневого цвета. Своей рукой раскладывала всем куски, особенно же старалась подложить побольше иностранцу. Тот с интересом наблюдал это тяжеловесное гостеприимство. Молодая женщина из иностранного отдела сидела рядом с ним и изредка что-то говорила Мадсену на его языке. Федор Иванович, которого посадили против них, старался стойко выдерживать прямые восхищенные взгляды датчанина. А тот затеял игру - специально ловил его взгляд и, поймав, каждый раз, смеясь, говорил:
   - Иван Ильич! Мне кажется, мы с вами поладим... Правильно я употребил? Или:
   - Страстно желаю сфотографироваться вместе с Иваном Ильичом Стригаловым! И с профессором Варичевым!
   Его так и тянуло к чемодану, где у него лежала камера. Основательно выпив, датчанин стал рассказывать о своих встречах в Москве.
   - Я хотел иметь беседу с Кассиановичем... с господином академиком Рядно. Он не желал меня принять. Я все-таки добился... О-о, я очень умею добиваться! И он меня принял. Оригинальный человек. Ума палата, правилно я сказал? Я его спрашиваю о "Солянум контумакс". Он отвечает: "Пейте чай" Я ему: "Вы не сказали". Он говорит: "Пейте, пейте чай". Я возражаю: "Я пью уже второй стакан!" Он отвечает: "Пейте еще. Умейте понимать слова". И еще сказал старинное, я записал. Вот: "Могий вместити да вместит". Я так и не понял: что это он говорит? О чае? Потом мы долго молчали, а после молчания он очень долго говорил. Он настаивал, что никакого достижения нет. Сказал: "Это блеф, так у вас называется в Дании? Блеф, сон, шизофрения". Так он формулировал. Он сказал: "Вас вообще, иностранцев, можно водить за нос, как хочешь. За усы водить, как таракана. Академик Посошков и водил вас, как хотел, на вашем конгрессе". Рядом с Кассиановичем сидел его маленький референт, а может быть, телохранитель. Профессор Брузжак. У них, по-моему, сложные отношения. Он незаметно толкал академика во время его рискованных пассажей. А Кассианович начинал на него кричать: "Отстань, шо ты меня толкаешь!"
   Мадсен очень точно передал специфическую интонацию академика. Все расхохотались. Датчанин поднял рюмку:
   - За здоровье академика Рядно! Выпили и принялись за еду.
   - Академик Посошков говорил совсем по-другому, - сказал Мадсен.
   - К сожалению, он умер, - тоном председателя подвел черту Варичев, чтобы закрыть эту тему.
   - Но он показывал мне настоящие фотографии! Это был "Солянум контумакс"! Я работал десять лет. Конечно, не совсем приятно, когда другой находит ключ к замку. Но я обрадовался и поехал! Я поехал поздравить! Иван Ильич, пожалуйста, не ведите меня за усы, как насекомое.
   - Нет никакого гибрида, - сказал Федор Иванович.
   - Гибрид есть. У меня есть чувство. Наверно, вы не понимаете моего разочарования. Вы же знаете значение для человечества этого нашего с вами объекта. Я вот так показал академику Рядно в его кабинете картофел, - Мадсен при этом взял пальцами кружок жареной картошки и торжественно поднял. Он все время легонько шутил, но чувствовалась в его словах боль. И тревога. - Я говорю академику: у картофеля очень много врагов. Больше чем у мичуринской науки. Я люблю веселье, как и академик Рядно, и я позволил себе этот осторожный выпад. Академик не обиделся. Тогда я сказал: картофел скоро погибнет, если не спасать: Фитофтора, ризоктония, эпиляхна, нематода, вирусы... Победить такое войско врагов и скрыть победу от соратника... На это слово академик долго смеялся. Я знаю, он меня считал еще одним врагом картофеля. Вейсманистом-морганистом. Это ужа-асно! И капиталистом. А я не капиталист и не предпринимател. И я не лью воду на мельницу фашизма. У меня, как у многих датчан, к фашизму, кроме глобалных, есть и личные претензии. И я мог бы вписаться в вашу систему, если бы у вас не любили так одного академика Рядно и не грозили репрессиями тому, кто с ним не согласен.
   - У нас никто не грозит тем, кто не согласен с академиком Рядно, - сказал на это Федор Иванович четким голосом. - У нас просто нет таких людей. Нет!
   И Варичев чуть заметно показал ему одобряющий голубой глаз.
   "Ну, я сегодня отличился", - думал Федор Иванович, идя домой в одиннадцатом часу. Время от времени он качал и встряхивал головой. Когда он прощался с пьяненьким датчанином, тот ловил его руки и заглядывал в глаза. Как будто расставался навсегда с золотой мечтой. "Не верю!" - твердил он, слабо вырываясь из шутливого полуобъятия Варичева. А тот совсем закрыл глаза - вся картофелина улыбалась, подводя счастливый итог. И Федор Иванович убежал, чувствуя тяжелый стыд.
   "Что это такое?" - думал он. - Боюсь, что выплывут новые, непредвиденные обстоятельства и мой такой успешный бенефис прервется и будет зафиксирован навсегда на этом этапе? И все станет известным в этом виде... Боюсь таких обстоятельств? Правда, это - Касьяново изобретение, не мое. Или Варичева. Но все равно замарался. Нельзя, чтоб прервалось. Зачем я взялся за это дело? Нужно ли было принимать эту роль? Брать на себя имя человека, обреченного на пожизненные муки только за то, что у него были ум, талант и добрая душа... Показатель, что ничего плохого с Иваном Ильичом не случилось, что он процветает и не такой уж талант, чтобы о нем кричать на конгрессах... Нужно ли было это делать?"
   Нет, взяться за эту роль было нужно, необходимо. И надо было сделать это именно так, как сделал: недрогнувшей рукой. Иначе изобретательный Касьян придумал бы что-нибудь другое, и Федор Иванович уже прохлаждался бы в шестьдесят втором доме. А он не имеет права садиться в тюрьму. И все "наследство" Касьян прибрал бы к рукам. А на Иване Ильиче и его деле можно было бы ставить крест. Его дело стало бы великим делом академика Рядно.
   Так что двойнику Ивана Ильича нужно, нужно было принять это оружие, которое насильно вложил ему в руки Рогатый. Хоть от этого оружия и тянуло противной псиной - теперь эта вонь перешла на Федора Ивановича. Но тут уже было не до этой замечательной вони. Часы были сочтены, приближалось время поражать Рогатого в пах.
   И Федор Иванович незаметно для себя ускорил шаг. Он почти бежал, когда новая мысль вдруг, как стена, выросла перед ним, и он остановился. Не перестарался ли он в этой своей роли? Ведь он, похоже, достиг нужного Касьяну результата! Теперь Мадсен возьмет да и уедет сегодня ночью. И даст интервью. Скажет: очень, очень жаль, однако никакого сенсационного гибрида нет. У них это невозможно, отстали. Я, Мадсен, лично в этом убедился. И доктор Стригален не такая уж яркая личность. Никакого интереса к науке, односложные ответы, типичный сторонник полурелигиозного взгляда... И все время оглядывается на начальство. Получалось, что Федор Иванович именно перестарался. Теперь генералу дадут сигнал, и он подтянет свой поводок и сделает то, что ему давно хотелось. А Касьян может спокойно брать у Варичева ключ и идти в комнату для приезжающих, вступать во владения всем собранным там богатством!
   "Дожить бы до завтрашнего дня, - подумал Федор Иванович. - Не умереть бы. Не уехал бы Мадсен. Иначе вся эта гора лжи останется горой лжи и на ней можно будет ставить памятник величайшему из лжецов. В назидание потомству".
   И еще одна мысль не давала покоя. Впервые пришла еще днем, являлась раза три или четыре, как слабый порыв ветерка, и сразу же опадала, не достигнув фиксирующих глубин сознания. А сейчас это уже был предупреждающий сигнал. Он уже громко звучал, стучался в душу, привыкшую внимать отдаленному голосу. Ведь если не выносить этот сор из избы и нагромождать такую ужасную ложь - это же только видимость избавления! Накапливается целое озеро грязи, как бывает в горах, оно соединится с другой грязью и будет стоять, пока первый же случай не расшевелит легкую плотину. И случай этот может наступить сейчас, ночью. Может опередить все планы двойника Ивана Ильича.
   О чем говорят сейчас Мадсен и Варичев? Почему иностранец так смотрел, не сводил глаз? И вот еще: он же хотел сфотографироваться вместе! Рвался к фотоаппарату! Закрепить и увезти к себе невиданный факт! И Федор Иванович уже тогда почувствовал все, хоть и не понял рассудком. Потому и испугался, и уклонился от этого фотографирования...
   "Иностранец знает, что я не Иван Ильич... - Федор Иванович даже вспотел от этой наконец оформившейся догадки. - Он знает, знает! Настоящий ученый умеет связывать из мелких фактов цепь, которая ведет к открытию. Не исключено, что и Посошков в беседе с ним обронил что-то, а этот поймал и запомнил, и теперь присоединил к цепи. Мадсен с восхищением наблюдал весь этот невиданный маскарад и делал свои выводы, недалекие от истины".
   Этот ужас и дома ломился ему в душу, не давал спать. Пока Федор Иванович не улегся как следует на свою постель. Тут он вдруг потерял сознание - иначе это не назовешь, а когда очнулся, в окна вступало уже осторожное зимнее утро и отчаянно дребезжал телефон.
   - Иван Ильич? - это был Варичев, - Как мы условились, доктор Мадсён сегодня отправляется с вами в учхоз. Сейчас придет машина, и мы с доктором едем. Я соскочу у ректората, а доктор подъедет к вам. И вы отправитесь. Сорок минут на сборы. Обедать - ко мне домой.
   - Есть! - крикнул Федор Иванович, светлея душой. Все шло, как надо, ничего за ночь не случилось. Тревоги были напрасными. "А день будет мой!" - сказал он себе.
   Одетый и причесанный, он пил чай, когда за окном зашумел мотор "Победы". Набросив полушубок, Федор Иванович степенно вышел. Около машины стоял Мадсён, одетый в дубленку такого же цвета, как сорок клубней нового сорта, лежавшие в ящике, прислоненном к окну. На голове у датчанина была черная кроличья шапка, купленная, должно быть, в Москве. Ее уже припорошил падающий отвесно легкий снежок. Держась за открытую заднюю дверцу, датчанин говорил о чем-то с молодой женщиной из иностранного отдела, сидевшей в машине. С той самой, что приехала с ним из Москвы. "Черт", - подумал Федор Иванович. Вот о ком он забыл. Ведь женщина наверняка получила инструкции от Касьяна.
   - Я полагаю, мы вполне можем раздвоиться. Дама поедет, а мы прогуляемся пешком с доктором Стригаловым, - сказал Мадсён, увидев Федора Ивановича. - Здравствуйте, Иван Ильич, как поживаете? Вы не возражаете, если мы вдвоем с вами немножко пройдемся пешком? Приятный снежок, вы не находите? У нас в Дании принято на работу ходить пешком. Мы не имеем такую роскошь, как государственный автомобил.
   Он приподнял шапку, прощаясь с женщиной и шофером, и машина укатила.
   - Она едет за билетами в театр, - сказал датчанин. - Я очень люблю смотреть спектакл. Человеческая жизнь - сплошной спектакл. Завтра мы с вами идем в театр... - Они не спеша направились по тропе к парку.
   - Потом я даю вам и господину Варичеву ответный ужин в ресторане "Заречье". Вы успеете проголодаться после нашего вчерашнего застолья? Я намерен угощать на славу.
   - Нас ждет сегодня еще обед. У профессора Варичева.
   - О-о, - весело округлил глаза датчанин. - Вы знаете, доктор Стригалов, я у него сегодня ночевал. Я спал на седьмом небе. Как принцесса на горошине. А потом мы доедали с профессором вчерашнего теленка. Как два льва - большой и маленький. Но даже обеды не могут компенсировать мою потерю. Я еще не привык к тому, что не увижу...
   - Вы увидите этот гибрид, - сказал Федор Иванович. - Он получен Иваном Ильичом.
   После этих слов, сказанных спокойно и четко, наступило долгое молчание. Был слышен хруст снега. Они приблизились к первым липам парка.
   - Я не ослушался? Правилно я спросил? - подал наконец Мадсен тоже не очень взволнованный голос. Этот голос отражал сложные вещи. Похоже, Мадсен давно ждал этих слов.
   - Вы не ослышались, - подтвердил и мягко поправил его Федор Иванович.
   - Понимаю, - сказал датчанин, и они опять замолчали.
   - Я не доктор Стригалев, - сказал Федор Иванович, упрямо наклонив голову и глядя перед собой. Мадсен остановился.
   - Прежде всего, дайте мне пожать руку этого честного неизвестного смелчака, который отважился порвать паутину. - Он замер, сжимая руку Федора Ивановича, строго смотрел ему в глаза. - Я знал это еще вчера, - сказал он, не отпуская руки. - В первую же секунду, когда вы вошли. Я идеалист, я верю, что есть великая тайна духовной жизни человека. Вы материалист, вы это отрицаете. Но я сразу все узнал, представьте себе. Чем вы это объясните? Я чуть не закричал. Я мог испортить этот замечательный театр. Несколько часов такого ужасного драматического спектакла, в котором я и сам играл не последнюю рол. Хороший я артист, как вы предполагаете?
   - По каким все-таки признакам вы все узнали?
   - Я сейчас вам преподнесу еще одну вещь. Материалный факт. Но я узнал все до того, как вспомнил об этом факте. И сразу мне стало известно, что мою душу и вашу соединяет астралный шнур. Это сложная мистическая вещь, я не буду сейчас... Потому что начнется дискуссия с ортодоксалным атеистом, и вы меня сразу на лопатки... Повторяю: я смотрел на вошедшего человека с крайней симпатией. Потом я понял также, что вы ужасно страдаете, и мне захотелось помочь вам. Я уже понимал, что вы говорите неправду и страдаете. А в самую последнюю очередь - уже когда господин Варичев сказал: вот наш доктор Стригалов, - я вспомнил факт, который давно знал и который непонятным образом на десять минут забыл - от моих переживаний. И еле удержался от крика. Ведь с господином старшим лейтенантом Стригаловым я познакомился еще весной сорок пятого года. В Германии. Я был в маленьком немецком лагере. Не Бухенвалд, но тоже лагерь уничтожения. Филиал.
   Тут он остановился, нервными и торопливыми движениями отдернул в сторону галстук, расстегнул сорочку и на морозе показал Федору Ивановичу свою голую грудь - светящееся белое тело худенького интеллигента. На этом молочном фоне была татуировка: длинная строчка, составленная из темно-голубых размытых цифр.
   - Так татуируют животных, - Мадсен застыл, позируя, позволяя Федору Ивановичу хорошенько рассмотреть цифры и даже коснуться пальцем теплой груди. - Хорошая мысл, не правда ли? Пришла в немецкую голову... Чтоб было видно, соответствует ли труп списку. Знаменитая немецкая аккуратность. Немецкие точные приборы - самые лучшие в мире.
   - Я видел такие вещи, - сказал Федор Иванович.
   - Это подлинный документ. Вы должны понять. Я не пролетарий, но я - порядочный человек, который понимает разницу между золотой валютой и человеческой совестью.
   Они медленно двинулись дальше, пошли по аллее. Мадсен застегнулся и, передвинув галстук на место, опять заговорил:
   - Советские солдаты очень вовремя пришли. Как ветер. А то бы немцы нас всех расстреляли. Это был бы для меня не лучший вариант. Нас было немного, сотни полторы. Очень скорое дело - пах-пах-пах из автомата. А доктор Стригалов командир у советских солдат группой... рота называется. Правилно сказал? Он дал мне банку сгущенного молока. Я его благодарил, потому что еще тогда знал некоторые русские слова. А в беседе оказалось, что у нас есть общий, интернационалный, корень - наука. Я ему говорю: генетика! Он отвечает: Мендель! Я радуюсь, кричу: хромосома! Он остроумный человек, отвечает: полиплоидия! Я кричу: "Соля-нум"! И вдруг он отвечает: "Контумакс"! Мы целый вечер беседовали. И когда начинали страдать от бедности моего тогдашнего русского словаря, мы переходили на английский. И мы заключили с господином Стригаловым вечную дружбу. Ради этой дружбы я и принялся изучать русский язык. Ради дружбы и приехал. И уже во вторую очередь - ради гибрида. Когда я узнал на конгрессе, что это сделал доктор Стригалов, я сразу понял, что это ни в коем случае не блеф и не шизофрения. А когда я услышал от академика Рядно эти слова, я получил двойное подтверждение. Когда такой человек говорит вам ответственную вещь... нужно его слова поворачивать на сто восемьдесят градусов - это будет правда. Я был хорошо подготовлен к знакомству с вами. И я счастлив, что вы этого не знали и сами мне сказали... добровольно. Нет лучше музыки, чем слово, которое говорит честный, добрый смельчак, невзирая на опасность и разделяющий туман. Потому что он не может обманывать. Давайте познакомимся, как вас зовут?
   - Этого вам не надо знать. Зовите, как звали, Иваном Ильичом.
   - А могу я увидеть того... кого зовут действительно Иваном Ильичом?
   - Не сможете.
   - В таком случае я предполагаю сделать академику Рядно и профессору Варичеву сюрприз. Этот план родился в моей голове сразу, как только профессор Варичев назвал вас Стригаловым. Я решил наблюдать, как будет развиваться наш мюзикл, и в последней сцене сделать всем длинное лицо. Мы будем считать, что нашей этой беседы не было. Правилно я решил? Я называю вас Иваном Ильичом еще три дня. Потом я заявляю протест против того, что вместо хорошо мне знакомого моего друга старшего лейтенанта Стригалова мне представили другого человека. И я буду требовать свидания с доктором Стригаловым. Вы одобряете?
   - Не могу обсуждать это с вами.
   - Почему? - удивился датчанин. Как раз в это время сзади них раздалось звонкое царапанье лыжных палок по снегу, и веселый голос окликнул:
   - Федор Иванович!
   Мадсен оглянулся, отступил в сторону и стал внимательно наблюдать. К ним подъехал разгоряченный, потный коротышка-тренер.
   - Федор Иванович! Как вы завтра?
   - А что?
   - Подбирается хорошая маленькая компания. Можно сделать прикидку. Возьму секундомер. Посмотрим, что мы за бегуны. Федор Иванович взглянул на датчанина.
   - Доктор Мадсен...
   - Пожалуйста! Вы хотите на лыжи? Я буду приветствовать... Федор Иванович, - датчанин посмотрел на обоих. - Я тоже люблю лыжи. Сам я завтра буду гулять. Посмотрю ваш город.
   - Решено, - сказал Федор Иванович тренеру. И тот, подняв палку, окинув обоих веселым подмечающим взглядом, унесся на лыжах по аллее.
   - В девять! - крикнул на ходу. - Без рюкзаков! Проводив его взглядом, датчанин с вопросом посмотрел на своего спутника.
   - Позволте считать, Федор Иванович, что теперь и я получил подлинное ваше удостоверение личности.
   - Только вам следует сейчас же мое имя забыть. И никогда, нигде, ни при какой ситуации не вспоминать.
   - Я уже все забыл. Моментално. Но вы... Иван Ильич, имели возможность видеть. Допустим, я даже не знал в лицо доктора Стригалова. Этот лыжник вас выдал с головой. Опасное занятие водить таракана за усы. Когда я поеду в Москву, я скажу эти слова академику Рядно. Иван Ильич, я наблюдательный человек. Мне кажется, встреча с этим маленьким лыжником принесла вам заботу...
   Он угадал. По лицу Федора Ивановича словно провела рукой судьба. Его сотрясало, укладываясь в нем, неожиданное, беспощадное решение. Снег идет! Если будет так валить весь день, надо бечь. Бечь сегодня... Пока валит снег.
   - Это наш тренер по лыжам, какая тут может быть забота! - сказал он, вдруг повеселев.
   "Да, да. Сегодня, после обеда. Катапультируюсь!.."
   - Иван Ильич... Вы мне обещали показать гибрид...
   - Да, обещал. Тогда давайте повернем назад. Он у меня дома. Почти бегом они зашагали к городку. Как заговорщики, стремительно взбежали по каменным ступеням. Федор Иванович отпер свою комнату. Мадсен вошел и стал озираться, задумался.
   - Иван Ильич, мне нравится это прибежище... В такой обстановке обман не живет... Вы можете не слушать, это бредни идеалиста. Я вижу, здесь у вас термостат... - он указал на ящик, прислоненный к оконному стеклу.
   - Холодильник, - поправил его Федор Иванович.
   - Замечателное оборудование, - серьезным тоном сказал датчанин. - Я вижу, здесь два термометра. Это правилно.
   Теперь я совсем поверил. В науке важно не новое оборудование, а новая идея. А что это такое?.. - он взял с подоконника плоскую картонную коробку, о которой Федор Иванович уже забыл. - Это конфеты? О-о, это потрясающая вещь)- Мадсен открыл крышку. - Это театралнын грим! - он приумолк, не сводя глаз с коробки. - Вы знаете, есть вещи, которые умеют в нужный момент попадать под руку. Вам приходилось слышать голос вещей? Я себе тоже куплю такую коробку...
   - Возьмите ее от меня на память.
   - О, я охотно беру, спасибо! Иван Ильич! Какое великое напоминающее значение может иметь подобный сувенир...
   - Мне эту коробку тоже подарили. С таким же значением.
   - Это должно было произойти. У этой коробки всегда была специалная рол.
   - Я бы не отдал ее вам, но у меня назревает особая ситуация, в которой это будет лишняя вещь.
   - Вы искажаете действителность. Я полагаю по-другому:
   пришло время мне встретиться с загадочным человеком, носящим имя моего друга, и коробка дождалась своего выхода на сцену.
   - Давайте лучше к делу. Вот... - Федор Иванович достал из ящика, прислоненного к окну, клетчатый носок, в котором лежали клубни, переданные Свешниковым. - Это полиплоид. Клубни - это недостаточно убедительно. Надо прорастить, сделать цитологический анализ, сравнить... Нужна неделя работы.
   - О, я вижу цвет и расположение глазков. Это "Контумакс"! И это настоящий полиплоид! Этот один клубень вы во что бы то ни стало подарите мне. Я буду анализировать дома.
   Федор Иванович взял клубень из его руки и положил обратно в носок.
   - У вас есть фото. Теперь у вас будет еще уверенность - вы видели этот полиплоид.
   - Вы меня разочаровали...
   - А вот ягоды, - сказал Федор Иванович. - Это тот самый гибрид. Сенсационный.
   - Феноменально, - Мадсен держал в пальцах ягоду, осторожно поворачивал. - Почему около него нет охраны?
   - Тоже, видите, сухие... Если бы приехали весной или летом, я показал бы вам то, что вырастет из семян.
   - Я приеду летом! Но лучше, если вы дадите мне несколько семян.
   - Это не принадлежит мне. Я только хранитель.
   - Я знаю, у вас все принадлежит государству. Государство знает про этот гибрид?
   - Оно ничего об этом не знает.
   - Но академик Посошков отчетливо заявил...
   - А автор, Иван Ильич Стригалев, тоже отчетливо заявил доктору Мадсену, что гибрида нет. И академик Рядно говорил...
   - Я помню, были такие... авторитетные заявления. Тогда я согласен. Гибрида нет. Значит, это фикция. И вы можете безопасно дать мне семена этого подозрителного... даже несуществующего растения. Я буду их проращивать с максимумом внимания. Я торжественно обещаю сохранить приоритет доктора Стригалова. Я даю вам сейчас расписку.
   - Не могу, - Федор Иванович слабо улыбнулся и положил все три ягоды в специальное отделение ящика. - Семена эти - большая ценность, а я, по сравнению с нею, маленький человек. Не имею права распоряжаться.
   - Но государство не желает видеть такой картофель! Он получен реакционным методом, враждебным социализму, - Мадсен говорил это серьезным тоном.
   - Пойдемте, - Федор Иванович открыл дверь. - Пойдемте, а то нас будут ждать в учхозе.
   Когда они вышли наружу под мягко падающий снег, когда уже тронулись к парку, Федор Иванович сказал:
   - Доктор Мадсен, государство - общее понятие. Все, кто у нас ест картошку, всем этот гибрид и принадлежит.
   - А кто ест и отказывается от нового сорта. Официално...
   - Кто официально отказывается, того завтра не будет. Они остановились. Два мира стояли лицом к лицу и не понимали друг друга. Федор Иванович был ревнивым критиком своего мира, не то, что Саул или Рядно. И Мадсен был далеко не апологетом своих порядков и, конечно, не Рокфеллером. Даже с интересом поглядывал в нашу сторону. Но ни то, ни это не помогало. Правда, со стороны Федора Ивановича слабый проблеск понимания все-таки был. Он мог бы даже поделиться семенами. Но его студенческие познания из области политической экономии говорили ему, что там этот гибрид немедленно станет предметом торговли и даже спекуляции. А с ним, с гибридом, связано столько бессмысленных, дурацких потерь. Бессмысленные потери, которых могло не быть, причиняют особенную боль, и то, что добыто и сохранено такой бессмысленно дорогой ценой, нельзя выбрасывать на прилавок, где идет торг... Да и датчанин не посмел бы шутить, если бы знал все, чего иностранцу ни в коем случае знать нельзя. Так что теоретическая возможность понимания оставалась. Но Мадсен никогда всего не узнает. Не узнает даже от того, с кем его связывает "астральный шнур". Потому что валун, лежащий в степи, не выдает своих тайн. Он может только настороженно смотреть.
   
   VIII
   Было три часа. День уже начал мутнеть. Сверху из густой мглы, все так же медленно, строго вертикально опускался белый, влажный, отяжелевший пух. Природа подтверждала решение Федора Ивановича. Войдя в свою комнату, он зажег свет, снял полушубок, встряхнул его и, сразу же застегнув на все пуговицы, бросил получившееся вальковатое туловище на постель. Достал из шкафа рюкзак, вывалил из него уже ненужные кирпичи и ногой задвинул их под койку. Потом опустил в рюкзак застегнутый полушубок воротником вниз. Сунул туда обе руки и втянул внутрь толстый воротник, чтобы образовалось теплое меховое дно. Сверху уложил две сорочки. Движения были резки и точны. Несмотря на то, что через час его ждала фантастическая дорога, по которой никто на его памяти еще не ходил, несмотря на это, он действовал словно по заученному расписанию, как действуют по тревоге пожарные.
   Потом он спохватился и задернул на окне обе занавески. Отнял от стекла холодный ящик с отделениями и поставил его на стол. Тут же был выхвачен со дна шкафа ворох носков, и в каждый носок перешла горсть мелких клубней и бумажка с крупно выведенным латинским названием. Три ягоды гибрида, тетрадь и блокнот с шифрованными записями пошли туда же. Сорок ровненьких клубней нового сорта он завернул в третью сорочку и тоже опустил в рюкзак. При этом Федор Иванович быстро шевелил губами, что-то насмешливо шепча. Можно было бы разобрать слова. Он шептал: "Евгеническая... вейсманистско-морганистская... Какая ты еще? Классово чуждая картошка! Полезай, полезай, врагиня, в рюкзак! Хух-х-х! Хых-х! Лежи, паскуда...".
   После этого он снял брюки и принялся зашивать в пояс и в карманы деньги, полученные от академика Посошкова. Он до сих пор еще не сосчитал. Там было двадцать, а может быть, и сорок тысяч - гигантский капитал. Из потайного кармашка, заколотого булавкой, достал два золотых кольца, надел их по очереди - одно на безымянный палец, другое - на кончик мизинца. Забывшись, долго смотрел на них. Провел рукой по лицу. И опять положил кольца в кармашек и зашил его. После вдумчивого осмотра задних карманов вложил туда все свои документы и письмо Лены. Письмо, написанное тупым карандашом на серой бумаге, перечитал несколько раз, постигая знакомые особенности почерка. Потом вдел в иглу новую нитку. Зашивая карман, вдруг остановился, отложил работу. Погасил свет, подошел к окну, чуть отодвинул край занавески. На улице уже были глубокие зимние сумерки. Снег стал гуще, уже не было видно сараев, бесконечный тяжеловатый занавес все так же медленно опускался.
   - Снег... Это хорошо, - шепнул Федор Иванович. - Эт-то хорошо.
   Зазвонил телефон. Варичев рокотал в трубке.
   - Я тут прилег... после нашего скромного обеда, - он засмеялся. - Думаю, надо позвонить... Ивану Ильичу... Ты как себя чувствуешь?
   - Не очень, - сказал Федор Иванович. - Я, по-моему, еще вчера объелся. А сегодня добавил.
   - То-то ты водки совсем не пил. И ели оба с доктором, как две барышни...
...

---