Как только в отношениях Федора Ивановича с судьбой открылась полная ясность, тут же разгладились все сухие резкие черты в его лице, появившиеся в эти дни в ожидании неизвестно откуда летящей беды.
Крупным фирмам, да и частным лицам, время от времени необходима юридическая консультация по различным вопросам. Компании, специализирующиеся в этой области предлагают широкий спектр предложений по оказанию юридических вопросов.
Юридическая консультация в Екатеринбурге предлагает жителям своего региона качественную и быструю консультацию в любой области вопросов.
В движениях его проглянула беспечность, даже отчасти веселье. Но это все была маскировка - для молодых людей с округлыми лицами, для институтских активистов, возможно, имеющих уже задание не спускать глаз с разоблаченного вейсманиста-морганиста, получившего такую серьезную повестку. Федор Иванович уже видел летом эту молодежь, радующую своих мам, и сегодня его гибкая душа сразу ответила готовностью. Пусть увидят, что дичь ничего не подозревает, мирно пощипывает травку и даже резвится. Выйдя на крыльцо, он, как крыльями, взмахнул полами полуперденчика и как бы слетел на тропку. Сунув руки в карманы и из карманов руководя легкомысленной игрой распахнутого полушубка, захрустел по толченому ледку к своему корпусу. Когда наружная дверь эакрылась за ним, припал к щели и смотрел некоторое время. Он издалека чуял тоге", кто должен был увязаться ему вслед" Но на этот раз не увидев его, заперся у себя, сбросил ботинки и грохнулся на свою койку сдать, накрылся полушубком. Открыл глаза, как ему показалось, через полминуты и, подняв руку, с удивлением долго смотрел на циферблат - он проспал четыре часа!
Скоро должен был тронуться от ректорского корпуса похоронный кортеж. Федору Ивановичу не хотелось участвовать в этом деле. Гроб окружат неприятные люди - одержавшие победу противники и ругатели Светозара Алексеевича. Сами же, сами гнали человека, всем коллективом загнали в гроб, сами теперь будут и говорить себе: "Вот ещ? один пример. Такова судьба старомодной борьбы за правду. Вот что ждет инфантильного интеллигента. Не нами сказано: плетью обуха и& перешибешь", И остальная публика - с нею тоже лучше бы не встречаться. Люда, повидавшие вокруг себя много всяческих расправ, усмиренные и навсегда решившие делать и говорить только то, что нужно Кассиану Дамиановичу. Всем им Посошков и оставил несколько килограммов своих костей. Они будут не хоронить эти кости, а создавать впечатление - чтобы истинные обстоятельства кончины академика не достигли нежелательных ушей, Лучше бы уж клей варили...
Проходя утром мимо открытых настежь дверей актового зала, Федор Иванович видел украшенную гофрированным кумачом часть гроба - корму той лодки, в которой сегодня торжественно отплывет академик. Стояли цветы в корзинах, венки. На одной из черных лент выпятились вперед бронзовые буквы: "от ректората". Бросив в ту сторону строгий взгляд, Федор Иванович ускорил шаг. Конечно, Светозара Алексеевича там не было.
Он умылся над раковиной. Вытираясь полотенцем, смотрел из-за занавески на улицу. Нет, никто не караулил его. Федор Иванович даже удивился: неужели опыт с бегством и поимкой Ивана Ильича ничему не научил генерала! Он накинул полушубок, надел шапку и вышел все-таки наружу, не спеша зашагал к ректорскому корпусу. Там уже чернела толпа, и над ней высились белые спины трех автобусов.
Как чужой, он прошел сквозь толпу, сдержанно кивая знакомым и получая в ответ еще более сдержанные, отчужденные знаки. Вонлярлярский в синей бекеше с голубоватыми смушками и в голубоватой каракулевой шапке пирожком увидел его издалека и поплыл вместе с бекешей в сторону, чтобы не оказаться на пути скандально уволенного скрытого пропагандиста лженауки. На его беду, именно там, куда он бросился спасаться, стоял дядик Борик, похудевший и большеглазый, и уже слегка поднял руку, сдержанно приветствуя Федора Ивановича. Так что Вонлярлярский, оглянувшись, увидел, что его преследуют, и, вторично шарахнувшись, скрылся за автобусом - теперь уже бегом. И бекеша его порхала с ним, как экзотическая бабочка-махаон. Проводив его взглядом, Федор Иванович взял протянутую руку дядика Борика. Они молча постояли, глядя друг другу в глаза и чуть заметно кивая, подтверждая общие мысли.
- У меня есть просьба, - сказал Федор Иванович. - Не сможет ли дядик Борик принести мне из моей картошки штук сорок. Ровненьких, с яйцо. Когда хорошо стемнеет...
- В десять?
- Можно и в одиннадцать.
В это время у входа в ректорский корпус студенческий духовой оркестр заиграл медленный траурный марш. Послышались медленные, как скрип сапог, шаги баса, взвилось занозистое сопрано трубы, и на крыльце показалась процессия. Деканы и профессора, обнажив белые и лысые головы, несли гроб. Процессия влилась в толпу, и красный гроб поплыл над головами сквозь ранние сумерки к ближайшему автобусу. На его пути оказался все тот же несчастный Вонлярлярский. Стефан Игнатьевич боялся смерти, а тут она сама- надвигалась на него. Ему в третий раз пришлось удариться в бегство, и его синяя бекеша, замелькав, влетела в последний - третий - автобус.
- Давай и мы туда, - сказал Борис Николаевич. Они поднялись в полупустой автобус, И за ними в дверь хлынула, начала тесниться толпа.
- Давай сюда, - сказал дядик Борик. - Учитель, давайте вы к окну.
Федор Иванович подвинулся на клеенчатом сиденье, давая место Борису Николаевичу. Но дядика Борика вдруг оттеснили, и более ловкий человек в черном пальто, извернувшись, упал на сиденье, слегка придавив Федора Ивановича. Толкаясь, усаживался, недовольно отдувался. Это был полковник Свешников. Округлив щеки, выдул длинный звук: "Ф-ф-ф" - и, глядя только вперед, чуть заметно, рассеянно кивнул Федору Ивановичу. И тот почувствовал, что ему за спину затолкали твердый предмет величиной в кулак. Сунув туда руку, вытащил нечто в тряпичном мешочке. Понял: "Оно!" - и затискал в карман полушубка. Это были клубни "Контумакса" из трех горшков. Напустив на себя рассеянный вид, открыл было рот, чтобы спросить о ягодах.
- Там, там все, - так же рассеянно прогудел Свешников. И Федор Иванович, слабо кивнув, стал смотреть в окно.
- Ваше положение незавидное, - обронил около него Свешников. Федор Иванович опять слабо кивнул.
- Есть просьба, - сказал он, помолчав. Свешников не двигался, все так же глядел вперед.
- Нужен адрес бабушки Лены Блажко.
- Ясно, - пробубнил Свешников. Потом после паузы: - Невозможно. Этого адреса не было.
Автобус тронулся. Они долго ехали - сначала полем, потом через город, затем пошли переулки, автобус стало трясти.
- К вам едет датчанин, вы знаете? - негромко буркнул Свешников.
- Знаю, - проговорил Федор Иванович.
- У вас есть время, - сказал полковник, - Вам еще надо будет датчанина встречать. Показывать ему все.
- Почему мне?
- Узнаете. Больше некому, решили поручить вам. А вот когда уедет датчанин...
Федор Иванович прислушался. Полковник говорил очень тихо.
- Пока не встретите, все время ваше. И с ним пока будете - тоже. А потом... - Он умолк. Автобус ехал уже по лесной дороге.
- Что, потом? - спросил Федор Иванович.
- По-моему, ясно...
За окнами автобуса в синих сумерках бежал длинный жиденький забор из планок, а за ним виднелись бесчисленные памятники, бетонные пирамидки с жестяными звездами на концах, поставленные стоймя черные каменные плиты и кресты.
- Приехали, - сказал Свешников. - У вас есть время подумать о наследстве Ивана Ильича. Вы, конечно, не из тех, кого надо в спину толкать... Но и спешить не надо. Датчанин пробудет дней пять.
Автобус остановился. Стукнула, открываясь, дверь.
- У меня повестка, - негромко заметил Федор Иванович. - На завтра.
- Не уклоняйтесь. Наоборот, смелей беседуйте, Все станет яснее, - полковник посмотрел серьезно и шепнул: - Он словоохотлив. Слушайте и мотайте на ус. А датчанин пять дней пробудет. Пять дней...
- А меня не...
- Пока датчанин не уедет... - И, еще раз бросив тяжелый, серьезный взгляд, Свешников стал осторожно протискиваться к выходу.
Хрустя сиреневым снегом, в молчании все долго шли, торопились куда-то вперед. Стройность шествия была забыта. Вдали зажелтел песок свежевырытой могилы. Предел всех мечтаний и греховных порывов. Торжество энтропии. Впрочем, торжество ли? Вот если бы Светозар Алексеевич не отклонился от согласованного текста, тогда - да... Тогда было бы торжество...
Гроб стоял на этом желтом холме. Тусклой искрои настойчиво светилось, кричало золотое кольцо на белой руке, Оглянувшись, Федор Иванович увидел сзади, за автобусами, светло-серую "Победу" с пестрым шахматным пояском, и там, около такси, держась за дверцу, стояла чья-то знакомая тень в широко распахнутой фиолетовой дубленке, "Кондаков! Значит, и она здесь", - подумал Федор Иванович.
- Товарищи! - послышался вдали глуховатый голос Варичева, - Сегодня мы провожаем в последний путь...
И Федор Иванович, попятившись, проваливаясь по колено в снег, вышел из толпы и остановился позади всех, опустил голову. "Значит, у меня, кроме пяти дней, есть еще два или три, - думал он. - Уйма времени. В чью пользу будет это время?"
- Разногласия, естественные противоречия, присущие всякой живой общности... - донеслось издалека. - Борьба мнений никогда не заслоняла от нас... И не сможет заслонить светлый образ ученого...
"А зачем, собственно, мне дожидаться датчанина? - этот поворот мыслей заставил Федора Ивановича еще ниже опустить голову, нахмуриться. - Ведь он же приедет к Ивану Ильичу, а не ко мне..."
И стал смотреть по сторонам, разглядывая растворенную в сумерках толпу, высматривая в ней черный каракулевый треух полковника.
- Здесь, здесь я, - послышался негромкий голос за его плечом. Михаил Порфирьевич стоял вплотную сзади. - Я забыл тебе сказать... Учти, за тобой наблюдение установлено. Серьезно к этому отнесись...
- Мне-то зачем эти пять дней?
- Некогда объяснять. Тебе поручат показывать датчанину всякие твои... Дождись, дождись... Касьян выпросил тебя на пяток дней. Узнаешь, зачем - сам все решишь. Не показывай, что знаешь. На лыжах, на лыжах катайся...
Федор Иванович кивнул. Слыша за спиной удаляющийся скрип снега, размышлял: "Послезавтра лыжная секция, пойдем опять на Большую Швейцарию. Пойду с ними, как и раньше. Как будто ничего не случилось. Наблюдателя этого попробую увидеть... Что он собой представляет...".
Поздно вечером к нему в комнату для приезжающих постучались. Вошел Борис Николаевич, обсыпашшй снегом. Принялся выкладывать на стол из карманов небольшие картофелины, каждая - приятного цвета, как загар на женском лице.
- Снежок хороший валит, - сказал дядик Борик. - Вот вам картошка. Я не спрашиваю, зачем. Раз Учитель приказал... Раз он велел... А с остальной что делать? Я имею в виду этот сорт... Дядик Борик может ее кушать?
- Остальная пусть лежит в вашей корзине. Может, весной пришлю письмо - вышлете мне посылкой. А если до мая письма не будет - все картофелины до единой - в кипяток. В мундирах варить, не чистить.
- Когда нас покидаете?
- Дней через десять, у меня еще преемника нет. Мне еще преемнику дела надо сдать. Потом уже об отъезде...
- А то у дядика Борика мысль была... Проститься... У него как раз девятого, в следующее воскресенье, день рождения... Гусь будет...
- Обязательно приду, Борис Николаевич. Простимся. Назавтра, в десять часов, он шел по дугообразному коридору на втором этаже шестьдесят второго дома. Шел и оглядывался - не мог привыкнуть к плавным округлостям этих стен, поворачивающих то в одну сторону, то в другую. Хотя видел их уже не в первый раз. Был он строг и подтянут, "сэр Пэрси" был застегнут на одну пуговицу, новый темно-малиновый, почти черный галстук был куплен недавно в Москве, на его глубоком, ночном фоне мерцали редко разбросанные далекие кошачьи глаза. Галстук был не затянут, а полураспущен - собственное изобретение его хозяина. Федор Иванович чувствовал, что генерал Ассикритов, в душе ревнивый модник, обязательно и не раз посмотрит на этот галстук и будет на всю жизнь задет свободной и независимой, демократической мягкостью его узла. Он страстно захочет знать секрет, но амбиция не позволит поинтересоваться. Таков он был, Федор Иванович. На этом случае с галстуком мы можем видеть, что душа его иногда шла вперед рассудка и могла заглядывать в такие места, которые не поддаются прямому исследованию ума. И по этому сверхтонкому ходу он слегка уже проник во внутренний конус генерала и даже немного хозяйничал там.
На пропуске был указан номер двери - 432. Федор Иванович нашел эту дверь, постучался и открыл. За дверью оказалась маленькая тусклая комната, отравленная сильным и кислым - вчерашним - табачным духом. Треть ее занимал грязно-бледный письменный стол. Из-за него поднялся невысокий, немного грузный мужчина, с усталым, слегка отекшим лицом. На нем был заношенный коричневый костюм. Несвежий сизый галстук свернулся трубкой.
- Садитесь, пожалуйста... Дежкин, - сказал он, взяв у Федора Ивановича пропуск и паспорт. Он долго листал дело в папке из коричневого с розовым прессованного картона. "Цвет женского загара! - осенило Федора Ивановича. - Цвет новой картошки!" Дело было толщиной в палец, несколько страниц были заложены длинными полосками бумаги. "Следователь", - подумал Федор Иванович. Сняв трубку телефона, следователь сказал в нее несколько негромких слов. Федор Иванович не расслышал их, он сильно волновался. Вытащив из-под папки лист бумаги, следователь пробежал его глазами. "План допроса", - сообразил Федор Иванович. Освежив в памяти продуманную схему и порядок постановки вопросов, следователь как бы ожил, стал бодрее. Положил лист под дело, соединил обе руки в один трубчатый кулак и стал дуть в эту трубку, при этом постукивая ногтем по зубам, обдумывая первый вопрос.
- Я вас вызвал, как вы, наверно, догадываетесь... Тут открылась дверь и молча вошла молодая женщина с большим блокнотом и горстью отточенных карандашей в кулачке. Молча села в углу, стала что-то писать. "Стенографистка", - догадался Федор Иванович.
- Прошу последовательно и откровенно рассказать все, что вам известно о деятельности в вашем институте тайной группы вейсманистов-морганистов и о ее связях с представителями зарубежной реакции.
- Мне ничего об этом не известно.
Следователь сделал знак стенографистке, и карандаш ее побежал по листу блокнота. Посмотрев на Федора Ивановича и увидев, что тот не собирается больше ничего добавить, следователь спросил:
- Каково было ваше участие в этой деятельности?
- Никакой группы я не знаю и, естественно, не участвовал ни в чьей деятельности.
И опять стенографистка по данному ей знаку записала этот ответ.
- Хорошо, - сказал следователь. - Вам известно, что академик Посошков самовольно внес в свой доклад на конгрессе в Швеции сообщения о якобы имеющей место в СССР работе биолога Стригалева по скрещиванию дикого картофеля "Контумакс" с культурным?
- Мне это известно. Работа не якобы, а действительно имеет место.
- Это ваше мнение. А у меня другое. Отвечайте только на поставленный вопрос.
- Мне известно, со слов академика Посошкова, что академик сделал такое сообщение на конгрессе.
- Хорошо. Было ли в действительности произведено такое скрещивание? Как следует подумайте и дайте правильный ответ.
Этот следователь не был расположен пускаться в беседы, как генерал Ассикритов. Он помнил свой план и вел какую-то линию, у которой на конце могло быть опасное острие. Он не видел Федора Ивановича, его задумчивый взгляд следил только за этой линией.
- Скрещивание было произведено. Об этом...
- Не надо лишнего. Вы уже ответили, - следователь посмотрел на стенографистку. - Теперь скажите, откуда вы знаете, что такое скрещивание имело место.
- Об этом я слышал от академика Посошкова и от Стригалева.
- И на этом основании написали статью для научного журнала?
- На этом основании.
- Вы лично ее писали?
- Я лично.
- Не считаете ли вы, что названных вами данных мало для научной статьи?
- Нет, не считаю. Я проверял данные. Я видел растение в разных стадиях развития и ухаживал за ним, делал цитологические исследования. Ци-тологические, - повторял Федор Иванович для стенографистки.
- Ничего, наши стенографистки привыкли к таким словам, - сказал следователь. - Где вы видели это растение, где ухаживали за ним и где делали исследования?
- Дома у академика Посошкова.
- Много ли лиц было посвящено в эту работу?
- Только мы трое.
- Стригалев присутствовал?
- Да, присутствовал, - на ходу напряженно сочинял Федор Иванович. - Он-то и делал все. Он автор.
- Об авторстве я не спрашивал. Кто делал фотографии?
- Академик Посошков показывал мне готовые. Видимо, заказывал кому-то.
- Кто автор растения, о котором Посошков сообщил на конгрессе?
- Иван Ильич Стригалев, - сказал Федор Иванович, пожав плечами.
- Что это значит?
- Это значит... - Федора Ивановича удивил вопрос, но он взял себя в руки. - Это значит, что Иван Ильич задумал и выполнил это скрещивание.
- Посмотрите, пожалуйста, сюда, - следователь, отогнув закладку, развернул дело и, закрыв чистым листом бумаги половину страницы, придвинул папку к Федору Ивановичу. - Узнаете подпись?
Под машинописным текстом стояла подпись: "И. Стригалев".
- Я никогда не видел подписи Ивана Ильича, - сказал Федор Иванович.
- Читайте, - тихо предложил следователь. - Читайте вслух.
- "Я давно работаю над диким видом "Контумакс", - прочитал Федор Иванович. - Если бы мне удалось скрестить этот вид с культурным картофелем, это открыло бы широчайшие возможности для селекции. Но до сих пор мне сделать этого не удалось".
Последние слова были подчеркнуты красным карандашом.
- Эти показания Стригалев дал, находясь под стражей.
Естественно, после этих показаний, будучи в камере, он не работал над своими растениями. Так кто прав - Посошков, сделавший свое сообщение, Дежкин, написавший статью для журнала, или тот, на кого вы ссылаетесь как на автора?
Федор Иванович молчал. Это была неожиданность, и он уже видел всю версию следователя целиком, как она стояла в его плане. Следователь устроил ему "вилку", как говорят шахматисты. То есть создал такое положение, когда под боем оказываются твои две фигуры, обе сразу, и остается лишь выбирать между двумя потерями. Сказать, что гибрид есть - значит, надо предъявить ягоды, они будут тут же приобщены к делу, и завтра генерал преподнесет Касьяну приятный сюрприз, поручив ему экспертизу этих ягод. Если же заявить, что гибрид - выдумка, становится очень мрачной цель, и статья для журнала, и сообщения академика на конгрессе. Зачем писали и сообщали всему миру о том, чего нет? Следователь был не дурак. И никакого сходства с генералом. Совсем другой человек.
- Повторить вам вопрос? - прозвучал его спокойный голос, и он вздохнул от усталости.
- Нет, не надо повторять. Академик Посошков был прав, и прав был Стригалев. Потому что...
- Не надо дробить. Это мы выясним отдельно. Заметьте себе. Значит, правы были оба, - следователь посмотрел на стенографистку. - А что же Дежкин? Не прав?
- И Дежкин был прав.
Следователь впервые глубоко посмотрел на Федора Ивановича. Его главная версия ломалась. Там что-то не было учтено. Нет, он не растерялся, не кинулся расспрашивать. Облизнув губы, он уставился на лист бумаги и что-то рисовал там. Он все понимал.
- Такой еще вопрос. Был ли предварительный разговор между вами и Посошковым...
- Какой разговор? О чем?
- Не торопитесь. Спешить нам некуда. Я сформулирую вопрос полностью. Был ли у вас с Посошковым предварительный разговор о том, что он сделает свое сообщение на конгрессе?
- О том, что Посошков уехал на конгресс, мне сказал Варичев седьмого ноября во время демонстрации. Впервые.
- На вопрос, на вопрос отвечайте. Варичев мог вам это сказать. А разговор с Посошковым мог, тем не менее, иметь место. Одно другому не мешает.
- Не было такого разговора с Посошковым.
- Откуда же он взял фото?
- Я же говорил: не знаю. Он мне показывал готовые.
- Все четыре?
- Да, все четыре, - Федора Ивановича опять удивила ненужность вопроса.
- Вы все валите на Посошкова, - сказал следователь равнодушно. - Не учитываете того, что мы умеем допрашивать и мертвых. Вот прочитайте... - Он отогнул еще одну закладку и развернул папку. Наложив на страницу белый лист, приоткрыл несколько строк. - Узнаете подпись? Поверьте, это подпись вашего академика. Читайте вслух... Федор Иванович прочитал:
- "Вопрос: откуда вы взяли фото, которые демонстрировали на конгрессе? Ответ: они были, как заведено, приложены к статье ее авторами. Вопрос: фотографии, которые были приложены к статье, вот они, в деле, я их показываю вам. Вы увезли в Швецию вторые экземпляры. Где вы их взяли? Ответ: у автора статьи Дежкина Федора Ивановича. Вопрос: все четыре? Ответ: все четыре. Вопрос: говорили ли вы Дежкину, для чего вам нужны эти..."
Тут следователь быстро закрыл папку.
- Дальше можно не читать. Отвечайте: откуда вы взяли фото?
- У академика Посошкова. Я могу это сказать вашему мертвецу на очной ставке.
- Хороший ответ, - следователь наклонил голову и задумался. Потом сделал знак стенографистке и заговорил, как бы диктуя: - Академик Посошков предвидел... даже планировал свою... добровольную кончину. Что видно из его высказываний, которые с определенного времени стали смелыми и даже вызывающими. У меня здесь составлена диаграмма... Раньше он хотел жить, заботился о своем благополучии и высказывался осторожнее. Что из этого вытекает для нас с вами? Что Посошкову не было смысла лгать для того, чтобы облегчить свою участь...
"Ого! - удивился Федор Иванович. - Он тоже подходит к тезису о Гамлете, оцарапанном отравленным оружием. Но совсем с другой стороны!"
И следователь, подумав, подтвердил это:
- Свое уже не интересовало вашего академика. Лгать он мог только для того, чтобы помочь другим. Например, вам. Значит, о фотографиях он говорил правду. Если бы он предвидел вопросы, которые я ставлю вам, он взял бы это на себя, утащил бы с собой в могилу. Но он этих вопросов не предвидел. После сказанного настаиваете ли вы на том, что фотографии он получил не от вас?
- Настаиваю, - сказал Федор Иванович, чувствуя, что его здесь поймали.
- Та-ак, - сказал следователь, закуривая. Он был доволен ходом допроса, удовлетворен. Выпустил облако дыма и задумался, глядя в окно, забранное железной решеткой. Потом, взяв двумя пальцами, вытащил из-под папки свой план, прочитал в нем какой-то пункт, еще одну свою версию.
- Скажите, Дежкин... Что изображено на вышеназванных четырех фото?
Федор Иванович напрягся. Он уже боялся этих невинных вопросов.
- Изображено... На одном фото - дикий "Контумакс". На другом - полиплоид. Это то же "Контумакс", но с удвоенным числом.
- Не надо, я знаю, что такое полиплоид. Что на третьем фото?
- На третьем - ягоды дикаря и полиплоида. Сопоставляются. На четвертом - ягоды полиплоида сопоставляются с тремя ягодами полученного гибрида. О котором идет речь...
- Остановимся на этих трех ягодах. Что они собой представляют?
- Результат опыления цветов полиплоида пыльцой культурного картофеля.
- У этого гибрида есть какие-нибудь новые свойства?
- Должны быть. То есть, конечно, есть. Это станет полностью ясно, когда полученные семена будут пророщены.
- Могли бы вы уже сегодня перечислить свойства гибрида?
- Не все. Некоторые мог бы.
- Кто будет проращивать семена?
- Тот, у кого сейчас в руках ягоды.
- Его имя, адрес...
- Это мне не известно. Распоряжался Посошков.
- Так что же, мы у Посошкова будем спрашивать? Нет людей, значит, нет и ягод. Вы можете с уверенностью сказать, живы ли эти ягоды?
- Я уверен, что живы.
- Уверен или знаю? Между этими понятиями есть разница, вы сами это... проповедуете.
"Он хитер, - подумал Федор Иванович. - И глубок. Если скажу, что знаю, он тут же спросит, откуда знание". Следователь настойчиво припирал его к стене.
- Уверен, но не знаю, - ответил он.
- Если не знаете, почему же писали статью в журнале?
- Когда писал - знал.
- Вы уверенно говорите о свойствах гибрида. Из чего же вы строите свою уверенность? Стригалев говорит, что гибрида нет. Посошков в могиле. Сами вы не знаете, живы ли ягоды и где они. И вы все еще уверены?
- Уверен. Потому что...
- Не надо, я знаю, что вы скажете. Вы скажете: ягоды получены по правильной методике. Угадал я?
- По единственно правильной.
- Советская наука называет эту методику вейсманистско-морганистской. Выходит, что вы - твердый, убежденный вейсманист-морганист?
- Не совсем так. Это логика незнающего.
- Ну-ну. Послушаем знающего.
- Речь идет не об убеждениях, а о причинной связи. Если поднести пламя к вашей погасшей сигарете, есть основания ожидать, что табак загорится. Если нанести пыльцу культурного картофеля на рыльце этого полиплоида, может наступить оплодотворение, полезное для сельского хозяйства.
- Хорошо, - следователь задумался. - Ваши три ягоды где-то в недоступном месте. Значит, вы еще не исследовали их свойств.
Почему же вы разрешили Посошкову подать за рубежом все эти неясности как великое достижение? Только на том основании, что верна методика?
- Во-первых, я не разрешал. А во-вторых, вы неправильно ставите вопрос.
- Этого не надо, - следователь сунул в рот забытую погасшую сигарету, поджег ее и пыхнул дымом. - Гибрида нет! И никогда не было. Скажите это прямо.
- Гибрид был, - спокойно заметил Федор Иванович.
- Вы можете упираться, как хотите, но из ваших же слов явствует, что гибрида нет... Ну, допустим, он есть. Допустим, вы предъявили какие-то ягоды следствию. Допустим! Кто нам скажет, что это за ягоды?
- Эксперт.
- Эксперт скажет, что надо сначала из ягод получить живые семена и прорастить их. Эксперт скажет: дайте ягоды! Неужели вы думаете, что эксперт, советский ученый, мичуринец, пойдет на поводу у вейсманистско-морганистских толкователей природы, у идеалистов? - следователь посмотрел на стенографистку. Она торопливо писала.
"Идеалисты - ваши мичуринцы", - хотел сказать Федор Иванович, но удержался.
- Да, я все понимаю, - проговорил он. - Но это не значит...
- Наконец-то. Очень хорошо, что хоть понимаете. Я все-таки доказал вам, что гибрида нет, - следователь, глубоко затянувшись, положил сигарету на спичечный коробок и закрыл дело. - На этом мы сегодня кончим.
Стенографистка тут же вышла. Двое мужчин, не глядя друг на друга, долго молча сидели в прокуренном тусклом кабинете. Потом следователь поднял голову. Думая о чем-то, смотрел некоторое время на Федора Ивановича. И вдруг просиял:
- Какой интересный галстук... Впервые вижу. Как вы его завязываете?
Федор Иванович почувствовал в этих словах критическое любопытство человека с другой планеты, где внимание к галстуку считается суетой.
- Это несложно, - проговорил он смущенно, вынужденный отвечать. - Я не люблю тугие узлы, поэтому запускаю туда палец и слегка... вот так... освобождаю...
- Очень интересно, - сказал следователь, странно смеясь одними глазами. - Тут целая наука!
- Здесь действительно наука, а не в шутку, - заметил Федор Иванович. - Вы же знаете, папиллярные линии на пальцах... У каждого человека свои... Или форма ушей... Галстук тоже отражает... Какой человек - такой и галстук...
Рука следователя автоматически метнулась расправить свернутую на груди сизую трубку. Движение это было в самом начале пресечено задетой самолюбивой волей. Произошла сложная встреча веселых взглядов. Тут и явилась стенографистка. Положила на стол отпечатанные на машинке страницы. Следователь, забыв повисшую на лице улыбку, стал читать. Потом подвинул листы к Федору Ивановичу. Тот обстоятельно прочитал свои показания, удивился, что нет ни одной опечатки, и подписал каждую страницу.
После этого следователь вынес стул в коридор и, поставив его у двери, предложил Федору Ивановичу посидеть. Сам же решительно щелкнул замком и, спрятав ключ в карман, с папкой в руке исчез за поворотом дугообразного коридора. Федор Иванович был уверен, что следователь пошел к генералу совещаться. Может быть, даже по вопросу о заключении Дежкина под стражу. Чтобы он не помешал дальнейшему следствию. Но проследить, в какую дверь войдет этот деловой человек, не удалось. В этом и было одно из достоинств дугообразности этих коридоров. И Федор Иванович на миг задумался о странных путях, которые выбирает себе иногда человеческий гений.
Совещание длилось не меньше часу. Потом следователь почти бегом вернулся, уже без папки, сказал: "Пойдемте", - и они быстро зашагали. Следователь торопился, он был хороший, проворный исполнитель воли строгого начальника. Генерал - тот хоть рассуждал, горячился - потребность была во внутренней опоре для действий. У этого, похоже, опора была в приказе. Он не терпел ни пылкости, ни свободных рассуждений, мешавших доставляющему наслаждение неуклонному логическому движению к цели.
Да, они свернули в дверь номер 446. Не снижая скорости, прошли через светлую приемную, мимо зеленых диванов. Следователь приоткрыл кожаную дверь, спросил: "Можно, товарищ генерал?" - вдали резко заревел голос Ассикритова: "Да-да-аа!" - и они вошли в просторный зал, который был кабинетом генерала. Ассикритов, чуть склонив синеватую шевелюру, в нервном раздумье вышагивал по розовому ковру. Издалека была особенно заметна его худоба. Пышность его новой гимнастерки и мягких синих галифе была вся укрощена ремнями, манжетами и узкими перехватами на кадыке, в локтях и коленях, тесными дудками блестящих голенищ, их мягкой гармошкой в щиколотках. Все эти узости придавали ему сходство с быстрым, нервным членистоногим, и в этом состояло его особенное изящество.
Следователь неслышно улетел куда-то вдаль и там сел на диван. Поскольку положение бывшего эксперта стало другим. Ассикритов не пошел ему навстречу здороваться. Федор Иванович тотчас это заметил и, поведя мягкой бровью, остановился посреди ковра. Оглядывал зал. Теперь это была большая лаборатория, в ней сегодня ставился интересный эксперимент. Интерес к его результатам был еще сильнее, чем страх, тихо щекотавший Федора Ивановича.
- Садись, Дежкин, - сказал генерал, взглянув на него с пылкой ненавистью, и пошел к своему высокому креслу за столом. Федор Иванович прошел на свое место и опустился в то кресло, где сидел однажды. Ассикритов уже перекладывал страницы с его показаниями. Потом слегка отодвинул их и с горящей улыбкой задержал взгляд на подследственном.
- А ведь он накрыл вас, Дежкин. А? По двум пунктам спокойненько накрыл!
- Можно, товарищ генерал? - послышалось из-за двери.
- Давай! - резко бросил Ассикритов, и два военных, прикрыв за собой дверь, на цыпочках пробежали к дивану, сели около следователя. Четыре глаза, светясь любопытством, уставились на Федора Ивановича.
"Меня считают здесь важной персоной!" - подумал он.
- Дошло до вас, Дежкин? Накрыл он вас. Чувствуете, как тонко?
- Мне понравилось, - сказал Федор Иванович. Ассикритов сверкнул желтоватыми крепкими зубами:
- Понравилось, говорите? Слышишь, Тимур Егорович? Оценка! Тимур Егорович - наш лучший следователь. У вас еще будут с ним встречи. Он вас всего размотает. Видели, как Средней Азии шелководы кокон разматывают? Сначала плохо идет. Тогда его парят. Попарят, опять начинают мотать. Чуть задержка - опять парят. Пока не пойдет хорошая нить.
Глаза Федора Ивановича расширились. Двенадцатилетний пионер с красным галстуком, живший в нем до сих пор, оторвав глаза от красивой книжки, глядел в пропасть, постигая новую сторону жизни.
- Не помешаю? - послышалось от двери. Вошел полковник Свешников, одетый в свой военный китель с погонами.
- Давай, - сказал генерал. Свешников, держа руку в кармане, солидным шагом прошел к дивану и сел там, бросил ногу на ногу.
- Ценная черта у Тимура Егоровича - он работает узлами. Агрегатами. В каждом узле у него - своя структура. Вот этот, насчет четырех фотографий. Ведь это надо же, как он незаметно загнал вас в угол! Ничего не подозревающего... Спокойно врущего... Какая верная мысль: решивший умереть не станет врать для самозащиты.
- Он замечательно использовал эту закономерность, - сказал Федор Иванович. - Я еще там отдал должное. Тимур Егорович очень стройно мыслит. Но он не знает ученых. Если решает умереть настоящий ученый, он остается верным не только голосу совести. У него еще есть собственные теоретические установки. Им он тоже не изменит. Даже на одре. Академик лгал вам, Тимур Егорович! Лгал не для самозащиты. У него была такая теоретическая установка, академик называл ее завиральной теорией. Он говорил: во всех неясных случаях жизни надо врать. Хотя бы как попало, но обязательно врать. Только не говорить правду. Чтобы противник не воспользовался вашим неведением. В данном случае он запутал шелк Тимура Егоровича.
Ассикритов вскочил с кресла и пошел колесить по ковру. Колесил и поглядывал своими углями.
- Это не более чем ход с вашей стороны, - послышался от дивана голос следователя. - Хороший ход, но ход. И я вам докажу это. При следующем свидании.
- Не уверен, - Федор Иванович обернулся к нему. - Это будет такая же натяжка. А кроме того... Если бы вы все это доказали... Ну и что? Допустим на минутку, что сделал эти фотографии я. И вручил...
Федор Иванович тут же поймал себя; ему продиктовал эти слова отдаленный голос. Чтоб пылкий, разговорчивый генерал, разогнавшись, пробежал дальше, чем нужно, и нечаянно обронил ценные сведения. Так и получилось, генерал тут же ворвался:
- Хватит, хватит играть, Дежкин! Это не пустячок! Это ключ, ваше любимое слово. Ключ ко всем вашим преступлениям. И он уже у нас. Во-первых, - генерал сунул в лицо Федору Ивановичу загнутый палец. - Вы вынесли за рубеж эту фальшивую сенсацию. Вы еще продержались бы на плаву, если бы сенсация была настоящая. Слава!.. Если бы слава была для советской науки. Чем и прикрывался Посошков. Но это же фальшивка! Яловая корова ваш гибрид - вот что сказал по этому поводу Кассиан Дамианович! Яловая корова! Во-вторых, - генерал загнул второй палец, - У вас был сговор с Посошковым! Сго-ва-а-ар! Фотографии-то он взял не у кого-нибудь, а у вас! Для чего? На память? А в-третьих, это показывает вашу фактическую принадлежность к подполью. И, стало быть, тот факт, что вы сознательно пытались нанести урон нашей науке не только извне, но и изнутри. Ведь каждый студент из всех, кому вы замутили башку, стоит в плане нашего народного хозяйства. На каждого средства ассигнованы!
...
| Страницы: |
|
