Обратная связь Главная страница

Раздел ON-LINE >>
Информация о создателях >>
Услуги >>
Заказ >>
Главная страница >>

Алфавитный список  авторов >>
Алфавитный список  произведений >>

Почтовая    рассылка
Анонсы поступлений и новости сайта
Счетчики и каталоги


Информация и отзывы о компаниях
Цены и качество товаров и услуг в РФ


Раздел: On-line
Автор: 

Дудинцев Владимир Дмитриевич

Название: 

"Белые одежды"

Страницы: [0] [1] [2] [3]  [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39]

   Он долго, как экскурсовод перед группой провинциалов, приехавших в ботанический сад, показывал культурные и дикие растения. Кусты имели хороший вид. Темные плотные листы блестели.
   - Азота многовато кладете, - сказал Федор Иванович.
   
   Женщине, чтобы поддержать себя в форме, приходиться тщательно следить за своим рационом питания. Различные диеты, помогают установить баланс в организме и привести в равновесие гормональную систему. Гречневая, капустная диета, яблочная и даже шоколадная диеты, дают превосходные результаты и сохраняют фигуру. Похудеть при таком разнообразии диет, можно без проблем.
   
   - Для опытов по вегетативному взаимодействию это не мешает, - парировал Ходеряхин и продолжал свой пространный доклад.
   Федор Иванович, склонив голову, слушал и все плотнее сжимал губы.
   - Простите, я вам помогу, - прервал он, наконец, Ходеряхина. - Вы, товарищ... пишете вот здесь, в московском журнале, о достигнутых вами результатах. "Сорт "Эпикур", - это ваши слова, - будучи привит на сорт "Фитофтороустойчивый", приобретает ветвистость куста, листья утрачивают свою рассеченность... - и так далее. -...Листья сорта "Ранняя роза" при прививке на "Солянум Демиссум" становятся похожими на листья этого дикаря" - и тэ дэ...
   Он сам слышал, когда читал, посылая эту еще в пути заготовленную торпеду в несчастного Ходеряхина, что собственный его голос стал голосом ласкового и неподкупного Торквемады. И не мог ничего с собой поделать.
   - Пожалуйста, товарищ Ходеряхин, покажите нам эти работы, - попросил он.
   Ходеряхин, с мукой глядя ему в глаза, выставил вперед горшки с картофельными кустами.
   - Правильно, это "Эпикур", - сказал Федор Иванович. - А где же утрата рассеченности у долей листа? Вот здесь, в статье, вы даете фотографии, иллюстрирующие изменение рассеченности. Вы, конечно, знаете, что у всякого сорта картофеля рассеченность листьев меняется в зависимости от положения на стебле. У листьев, взятых в середине стебля, она наибольшая и уменьшается к вершине и основанию. Правильно я говорю? Почему же вы, - Федор Иванович сильно покраснел. Он убивал Ходеряхина и одновременно страдал за него. - Почему, спрашиваю я, если вам надо показать повышенную рассеченность, вы фотографируете средний лист, а если хотите нам подчеркнуть малую, берете лист у основания или у вершины, где вам удобнее? Ведь это называется, знаете, как? Подгонка данных эксперимента под теорию!
   Муху было бы слышно, если бы она пролетела в оранжерее.
   - Кассиан Дамианович смотрел эту работу, - сказал Ходеряхин. Глубоко вздохнул и затаился.
   - Еще вы пишете вот здесь, в журнале: "Синеклубневый "Фитофтороустойчивый", привитый на розовоклубневый сорт "Ранняя роза", меняет окраску клубней подвоя. В одном кусте находим белые, слабо-фиолетовой окраски, бледно-розовые, бледно-фиолетовые...". Дайте, пожалуйста, мне эти клубни. Та-ак. Этот клубень отложите, он потемнел от света. А эти, бледные, - держа в дрожащей руке картофелину, Федор Иванович уставился в лицо Ходеряхина. - Ведь это же "готика"! Вы слышали такое слово? Это же вирусная болезнь, при ней, как сказано в учебниках, клубни удлиняются, число глазков увеличивается, а окраска бледнеет... Это и есть ваш результат прививки?
   - Это и есть... - шепнул Ходеряхин, как бы повеселев, - упрямо и со злобой.
   - Негусто... Боюсь, что нам придется давать еще одну статью о ваших экспериментах. Вы пишете, Василий Степанович? Пожалуйста, пишите. Это важно.
   На очереди стояли несколько аспирантов Ходеряхина - каждый около своих растений. Подобравшись, как для битвы, уже не видя ничего, кроме очередного горшка с картофельным кустом и очередного прячущего тревогу лица, Федор Иванович проходил от одного стеллажа к другому и уже не столько проверял, сколько учил молодых людей.
   - А вы не пробовали вырезать глазки из клубней цилиндрическим сверлом для пробок? - слышался его уже спокойный, мягкий голос. - Попробуйте, это очень удобно, и привой точно входит в вырез на клубне подвоя.
   - Никаких мало-мальски достойных внимания результатов, - вполголоса сказал он Цвяху. Кто-то все-таки услышал - шепот порхнул среди людей, стоявших поодаль.
   - Здесь уже мои растения, - пропел у него над ухом чей-то снисходительный тенор. - Кандидат наук Краснов.
   - Знакомая фамилия, - сказал Федор Иванович, задержав взгляд на тонком и извилистом носе вежливо склонившегося к нему лысоватого спортсмена со значком. - Я читал вашу статью, товарищ Краснов...
   - Мною... нами было замечено, - начал докладывать спортсмен и, выпрямившись, развернул тяжелые плечи, но привычная сутулость опять стянула их, пригнула книзу, - ...было замечено, что сорта "Лорх" и "Вольтман", которые росли по соседству с местным сортом "Желтушка" - через дорогу... опылились пыльцой последнего, которая подействовала и на клубни обоих сортов... Последние стали в большинстве похожи на клубни сорта "Желтушка"...
   - Это я все читал в вашей статье, - сказал Федор Иванович и умолк, медленно краснея. Помолчав, спросил: - То есть, вы хотите доказать, что если мать блондинка, а отец брюнет, то не только их дитя будет черноволосым, но и у матери глаза и волосы должны в ходе беременности почернеть... Таких случаев наука еще не знает. Следующей весной вы, наверно, повторите ваш эксперимент?
   - Зачем? - оскорбленно, но сдержанно передернул тонкими девичьими бровями Краснов. - Я уже другой запланировал.
   - А известно ли вам, товарищ Краснов, что картофель не перекрестное, а самоопыляющееся растение? Вы же вуз кончали! Пыльце вашей "Желтушки" здесь нечего делать. Это вы представляете себе? Да она и не перелетит через дорогу!
   Краснов, странно улыбаясь маленьким ротиком, глядел в сторону. Федор Иванович, окинув его фигуру быстрым взглядом, невольно задержался на громадном красно-фиолетовом кулаке, который двигался внизу, как самостоятельное живое существо. "Что он там делает?" - подумал Федор Иванович и сразу увидел стиснутый в кулаке теннисный мяч. "Ага, он тренирует кулак", - осенила догадка. Шевельнув бровью, он покачал головой.
   - Товарищ Краснов! Я вижу, вы не согласны. Но вы должны это знать - картофель не ветроопыляемое растение. У него пыльца не как у злаков, не может летать. Она тяжелая, как крахмал. И устройство пыльников - они никогда не раскрываются полностью. Там есть такая маленькая пора - и через нее пыльца просыпается по мере созревания, прямо на собственное рыльце. Понаблюдайте, насекомые не посещают цветков картофеля - там нечего брать. И не потому, что пыльца какая-нибудь невкусная. Я сам, еще студентом... Останется, бывало, в пробирке лишняя пыльца картошки - высыпал ее на прилетную доску в улье. Пчелы мигом всю подбирали! Поняли? То, что вы говорите, физически невозможно: тяжелая пыльца, если не прилипнет к рыльцу, отвесно падает на землю. Слава богу, очень рад, что не могу назвать ваш опыт каким-нибудь таким словом... Здесь, к счастью, просто полное незнание того, с чем имеешь дело. Ox, ox, товарищи... Что это - два часа? Нет, на сегодня я уже мертвец...
   - Продолжим завтра? - сказал Цвях.
   - Вот именно, - странно мигая одним глазом, шевеля гибкой бровью, Федор Иванович пошел из оранжереи. Цвях еле поспевал за ним.
   - Уж больно ты их... Без снисхождения. Касьяну не понравится. Что это с тобой?
   - Но почему он напечатал их статьи в своем журнале?! - Федор Иванович остановился. - Почему Касьян их напечатал?!
   - Ладно, Федя, хватит правду искать. Пошли в столовую.
   В столовой Федор Иванович сел за какой-то стол, чем-то закусывал, что-то брал ложкой из тарелки и все смотрел куда-то сквозь стены. Он не видел, что через стол от него прошли и сели Стригалев с Еленой Владимировной и несколько аспирантов. Лена что-то крикнула, и Цвях ответил, а он только оглянулся на них, ничего не понимая.
   - Произвели они, однако, на тебя впечатление, - заметил Цвях, принимаясь за лапшевник.
   Пообедав, они сели на лавку около столовой и закурили.
   - Что будем сейчас делать? - спросил Цвях.
   - Я прогуляюсь часок.
   - А я по старой испытанной привычке пойду лягу поспать. Лапша человека вяжеть, он набухнеть и спать ляжеть.
   И как только Цвях скрылся за воротами учхоза, из столовой быстро вышла Елена Владимировна, Федор Иванович в это время подобрал около лавки лежавшего на спине красивого жука-скрипуна. Его облепили муравьи и уже раскидывали умишками, как бы начать его заживо жрать. Федор Иванович старательно обдул муравьев. А думал о Стригалеве. "Хорошо, что отложили на завтра", - думал он, рассматривая жука. Это был большой узкий жук с живыми черными глазами, с длинными усами, похожий на интеллигентного дореволюционного авиатора в черном жилете из блестящего шелка, застегнутом доверху. А сюртук на нем был темно-серый, в мелкую светлую крапинку.
   - Можно около вас сесть? - спросила Елена Владимировна, садясь. - Что вы тут делаете? Ого, кто у вас!
   - Вот видите, жук... Скрипун.
   Налюбовавшись, Федор Иванович осторожно посадил жука на землю, и "авиатор" бросился наутек, взмахивая ногами, как тростью, и не теряя осанки.
   - Как вам наши генетики и селекционеры?
   - Выше всяких похвал. Чудеса!
   - Какие у вас планы на сегодня? - она нагнулась и пальцем провела на земле дугу.
   Он вопросительно посмотрел.
   - Вы не слышали вопроса? - спросила она.
   - Я ответил пантомимой.
   - А вы словами ответьте. И по существу.
   - Сейчас я пойду куда-нибудь. Только природе страданья незримые духа дано врачевать.
   - Давайте врачевать вместе. Я покажу вам наши поля.
   - Давайте, - сказал Федор Иванович ленивым голосом. Она взглянула на него удивленно.
   - Может, подождем Ивана Ильича? - спросил он.
   - Иван Ильич уже ушел, - она еще холодней посмотрела на него сбоку, начиная розоветь.
   - Тогда пойдемте, - он решительно поднялся.
   - И они долго шли молча куда-то, вдоль какой-то канавы. Лицо Елены Владимировны постепенно заливала лихорадочная пунцовость.
   - Слушайте, - сказала она, решившись и отойдя от него вбок шага на два. - Вы сегодня не похожи на себя, на вчерашнего. Вонлярлярский сказал бы, что у вас пропала коммуникабельность. Давайте, как пассажиры дальнего поезда, как случайные пассажиры, попутчики... Вы не знаете меня, я вас. Вы ведь уедете.
   - А отвечать кто будет за разговор? Тот, кто задает вопросы?
   - Да... Вы уедете - и разговора не было!
   - Ну, пожалуйста. Задавайте вопросы.
   - Где ваша коммуникабельность?
   - Я катапультировался.
   - Что это означает? - все так же лихорадочно, но весело она посмотрела на него.
   - Нажимаю на кнопку, и меня выстреливает. Потом раскрывается парашют, и я мягко приземлюсь в другом мире, где и слыхом не слыхали о каких-то моих... неполадках на борту.
   - А самолет?
   - А самолет летит дальше.
   - И разбивается?
   - Мне с земли не видно. А потом там еще есть первый пилот. А я и не летчик. Дилетант без диплома.
   - А если первого пилота нет? Самолет ведь может разбиться.
   Дилетанту без диплома и поднимать его в воздух нельзя было. Это государственная собственность.
   - А я и не поднимал. Как я в самолете оказался - сам не знаю. Вижу, экипаж укомплектован. Перегрузка. Вот и нажал поскорей... Что - я не прав?
   - А кто вам сказал про экипаж? - с раздражением спросила Елена Владимировна.
   - Вчера одному товарищу... Диспетчеру... показалось, что я проявляю дилетантский интерес к авиации...
   - Ах, вот!.. Теперь все ясно. Вечно она меня замуж выдает! Нет никакого пилота, поняли? И никто вас не вызовет на дуэль, так что давайте разговаривать и катапульту не трогать.
   - Дайте честное слово, - сурово потребовал Федор Иванович.
   - Ну, даю. Честное слово.
   - Хорошо. С чего же мы начнем? Она начала искать что-то на краю канавы. Потом наклонилась и сорвала какой-то жиденький стебель с яркими желтыми цветками.
   - Природа сейчас излечит нам все страдания незримые. Что это такое? Я в первый раз вижу.
   - Это? - Федор Иванович взял стебель, свел брови. - Это, действительно, нечасто встретишь. Потентилла торментилла, вот что это. Калган. Слышали такое название?
   - Ого! - она почти с ужасом на него посмотрела. - Ничего себе... Я бы ни за что не определила. Потентилла - как дальше?
   - Торментилла. Калган, или, еще его называют, лапчатка. А вот я сейчас... Сейчас я вам... - поискав в траве, он сорвал что-то. - Что это?
   - Плантаго! - торжествуя, сказала Елена Владимировна.
   - А какой плантаго? Подорожников три. Майор, минор и медиа...
   - Ну, это, конечно, не минор...
   - Майор. Плантаго майор. Видите, черешок длинный и желобком.
   - Хорошо. Федор Иванович, а почему страдания незримые? - она заглянула ему в лицо.
   - Разве вы ничего не видели?
   - По-моему, торжество справедливости должно вызывать прилив...
   - Но это так неожиданно, это торжество... Я вам прямо скажу: такие дураки мне еще не попадались. Да еще среди "своих".
   - Ну, у наших с Иваном Ильичом ребят такого вы не найдете. Если мы и будем вас надувать, то по крупному счету. По рыцарскому.
   Они остановились. Он посмотрел ей в глаза. Она не отвела взгляда.
   - Имейте в виду, я буду глубоко копать, - сказал он.
   - Ну и что? Вот вы копаете и устанавливаете, что я морганистка, льющая воду на мельницу...
   - А это я и так знаю. Я читал вашу диссертацию. По-моему, о преодолении нескрещиваемости... Там есть спорные места... Так что ваше лицо мне ясно. - Посмотрев ей в лицо, он улыбнулся. Она так и подалась к его улыбке. Но он ничего не заметил и не понял возникшей паузы. - Как вы учите студентов, мы знаем, - продолжал он. - Цвях сидел в вашей группе. Говорит, товарищ Блажко учит студентов правильно.
   - Но я чувствую, Федор Иванович, по вашей хватке, кому-то из нас придется сушить сухари. А? Это не мои слова. У нас на кафедре об этом шепчутся многие.
   - Лично я выгнал бы этих двоих... И больше никого. Пока...
   - Вы сейчас сказали рискованную вещь. Я вижу, вы мне верите.
   - Нет. Не верю. Но знаю, что вы меня не продадите. И потому отдаю вам все мое. Беритя!
   Они оба засмеялись, и обоим стало хорошо.
   - Откуда же у вас взялось это знание? Сколько мы знакомы? Два дня!
   - Я вам сейчас изложу мою завиральную теорию. У нас, Елена Владимировна, в сознании всегда звучит отдаленный голос. Наряду с голосами наших мыслей. И наряду с инстинктами. Мысли гремят, а он чуть слышен. Я всегда стараюсь его выделить среди прочих шумов и очень считаюсь с ним. По-моему, тут обстоит так: ни один человек не может скрыть свою суть полностью. Скрывается то, что может быть схвачено поверхностным вниманием. А голос - отражение наших бессознательных контактов с той сутью, которой никому не скрыть. Хотя бы потому, что эту суть сам человек в себе не может почувствовать. Животные, на мой взгляд, руководятся больше всего отдаленным голосом, он у них более развит и не заглушается никаким стуком сложных умственных деталей. Поэтому животные не лгут.
   - Возможно, что все так и есть, - Елена Владимировна тронула его руку. - Голос правильно шепнул вам, что я не выдам.
   Федор Иванович слегка смутился от этого избытка взаимной откровенности, и потому кинулся к природе - шагнул в траву и стал искать что-нибудь редкостное.
   - Вот, - сказал он. - Что это?
   - Щавель! - взяв у него красный стебелек с острыми листками. Елена Владимировна пожевала его. - Самый настоящий "Румекс".
   - Не спешите с ответом, товарищ Блажко. Род "Румекс" состоит из нескольких видов. И все щавели. Вы жуете... Что вы жуете?
   - "Румекс ацетозелла", - сказала она и пошла вперед, торжествуя и покачивая головой вправо и влево.
   Действительно, природа сразу поставила все на место, погасила все неловкости.
   Они давно уже вышли через калитку из пределов учхоза и теперь брели по каким-то межам среди каких-то пашен к чернеющему институтскому парку, заходили ему в тыл. Елена Владимировна шла впереди, иногда оборачиваясь к нему и предлагая очередную ботаническую загадку, и он, роняя удивляющие ее безошибочные ответы, любовался ею, ее особенной женской мощью, которая так и заявляла о себе. Это была маленькая веселая недоступная крепость. Лишь взглянув на эту девушку в очках, мужчина должен был отступить, угадав в ее натуре требования, соответствовать которым в состоянии далеко не всякий. Она все время двигалась в чуть заметном танце, в безоблачной меняющейся игре, и ее пальцы и все прекрасные узости фигуры в сером подпоясанном халатике непрерывно писали тексты, читать которые дано не каждому. Он еще вчера, с первых же минут навсегда отказался говорить ей безответственные приятности, которые, как и цветы, принято подносить женщинам. Строжайшее предупреждение на этот счет прочитал он в ее сдвинутых черных бровях. В них и была вся сила. И сегодня эти брови хоть и разошлись, но все время были готовы к жестокой расправе.
   Обойдя с тылу почти половину парка, они перешли по мосту из бревен овраг с бегущим по его дну ручьем, притоком громадной реки, что незримо присутствовала, укрывшись за парком. Начались первые шестиэтажные дома города из серого кирпича.
   - Дальше меня, пожалуйста, не провожайте, - вдруг сказала Елена Владимировна.
   Взглянув на ее строгие брови, он, конечно, и не подумал показать ей свое удивление. Он тут же скомкал все свои пожитки и даже отступил на полшага.
   - Я, собственно, и не...
   Но Елена Владимировна объяснила:
   - У меня гора дел. Надо сходить в магазины. А потом я иду к Тумановой. Сегодня я варю ей борщ.
   "Вот этого бы не следовало ей говорить, - почему-то шепнул ему отдаленный голос. - Никто не требовал от нее таких уточнений".
   - Превесьма... - сказал полушутливо и, как на шарнире, повернулся было, чтобы идти. Но она стояла с протянутой рукой. "Все еще катапультируетесь?" - говорило ее лицо.
   Он пожал ей руку. "Я ведь катапультировался еще вчера, - ответила его изогнутая бровь. - Сейчас я стою на твердой земле, вдали от всяческих летательных аппаратов".
   И он пошел, не оглядываясь, к парку, туда, где розовели вдалеке стены институтских зданий.
   Он вошел в комнату для приезжих и увидел там своего "главного". Василий Степанович сидел на койке и закусывал. Перед ним на стуле была расстелена газета, на ней он расположил сваренные еще дома крутые яйца, растерзанную селедку, измятые в чемодане домашние пирожки. Тут же лежала книга Энгельса "Диалектика природы".
   - Давай, подсаживайся, Федор Иванович, - сказал он. - Поможешь дошибать припасы, а то завоняются. Москва сейчас будет звонить. Докладывать буду Касьяну про наши успехи.
   Федор Иванович подсел и взял пирожок.
   - Понимаешь, Федя, - Цвях ел, энергично двигая всем лицом. - Понимаешь, смотрел я на тебя сегодня. Здорово ты знаешь свое дело. Здорово, ничего не скажешь. Правда, иногда ловлю себя: чем же кончится такая наша ревизия? Я бы один всех бы подряд одобрил. И Ходеряхина этого, и Краснова. Здорово ты их накрыл. Как они до сих пор держались? У меня, конечно, знания не то, что у тебя. Я практик. Доктора мне дали за результаты. Мне дед мой и отец - они были любители-селекционеры - столько оставили материалу, столько всего наоставляли, что мне и делов было - только осваивай да выдавай подготовленные почти за сто лет сорта. Две яблони у меня уже давно районированы. А ведь и это далеко не все. Ну, а научное обоснование - тебе-то покаюсь - академик Рядно и Саул мне приделали. Саул этот, ох, и языкатый, сволочь, не дай бог к нему под горячую руку попасть. Ни одного живого места не оставит.
   Задребезжал телефон. Цвях схватил трубку и, вытирая рот, покраснев, вступил в переговоры с Москвой.
   - Ай?" Да-да! Заказывал. Повторитя, барышня... Ай? Академик Рядно? Касьян Демьянович?
   - Я тебе говорил, - как комар, запищал в трубке ответный голос, и Цвях чуть отвел ее от уха, чтоб слышал Федор Иванович. - Какой я тебе Касьян? Кассиан Дамианович. Ну-ка, повтори...
   - Кассиан...
   - Я ж тебе говорил! - академик загоготал весело. - Хоть я и народный, а имена у меня византийские. Императорские. Вот так, Вася. Ну, докладывай, как там наш молодой...
   - Ой, не говорите, Кассиан Дамианович! Молодой, да ранний. Чешет так, что пыль и перья... С первой встречи, как даст... Нотацию им провел, мозги на место поставил. Ну, а сегодня работы смотрели. Нет, нет, формальных генетиков пока не трогали. Тут же с наскоку не возьмешь - надо присмотреться. Но Федя нанюхает, он крепко берет. Дело зна... Ай? Двоих наших пришлось... Окоротили. Чистая фальсификация. Да они и сами понимают, растерялись. Оглоблей хотели в рот заехать, думают, пройдет... Ходеряхин и Краснов...
   - Странно, - пропищала трубка. - Ну да... Они согласились?
   - Тут соглашайся не соглашайся, Кассиан Дамианович... Знаешь, когда за руку схватят, а в руке-то краденый кошелек...
   - Ну, ладно. Только расстроил... Хотя, материалы все равно поступят ко мне. Посмотрим. Ну а как вейсманистов, еще не щипали?
   - Завтра с утра.
   - Ну, давай...
   Цвях положил трубку. И сразу же телефон опять зазвонил.
   - Кого еще черт несет, - недовольно проговорил Василий Степанович и поднес трубку к уху. - Алло!
   - Меня! - отозвался вкрадчивый, но звонкий голос. - Меня несет черт, Василий Степанович! Как там Федяка, на месте?
   - Здравствуйте, Антонина Прокофьевна! - Федор Иванович перехватил у него трубку. - На месте, на месте!
   - Здравствуйте, Федяка. Это я тебе решила позвонить. Думаю, дай-ка передам ему, что про него в институте дамы говорят. Хочешь знать? Там есть такая Шамкова. Анжелка. Аспирантка. Она тебя приметила и говорит другим кафедральным дамам: "Вот этот, который приехал нас проверять. Заметили, какой он корректный, обходительный, какая выдержка, такт. Ну, настоящий педант!"
   Федор Иванович рассмеялся было, но что-то перехватило ему горло. И он, выждав для приличия паузу, спросил легким голосом:
   - Ну как, хороший борщ вам сварила Елена Владимировна?
   - Не то слово. За уши не оттянешь. Вот только что кончила обедать. Ты знаешь, когда он постоит суточки, настоится - ложку проглотишь!
   - Вот и дали бы постоять!..
   - Сколько же ему стоять? Вчера ведь варила...
   - Та-ак... А что варила сегодня?
   - Сегодня ей нечего у меня делать. Ты что, шпионишь за нею? Федяка!
   Федор Иванович не мог прийти в себя от разочарования. Стоял с трубкой у уха и гладил себе голову.
   - Ты куда запропал?
   - Да не запропал, тут стою...
   - Слушай-ка, есть хорошая идея: пригласи ее в кино! Ты очень строгий ревизор? Можно тебе?
   - А что?
   - Только молчок, хорошо? Ей нужно с тобой поговорить. Они там, бедняги, что-то предчувствуют...
   - О сухарях, что ли? Уже поговорили.
   - Да? Какой же ты молодец у меня! Я ей так и сказала: не бойся, его надо прямо спросить, он темнить не будет, это не в его натуре.
   - Да-а... - сказал Федор Иванович. - Да-а... В общем, все так и должно быть...
   Положив трубку, Федор Иванович опустился на койку рядом с "главным".
   - Ты что? - спросил тот, глядя на него с подозрением.
   - Да так как-то, Василий Степанович. Катапультироваться надо...
   На следующий день к девяти часам они подошли к оранжереям. Они вошли в ту же дверь, что и вчера, окунулись в теплынь, и так же встретила их настороженная группа человек в восемь, и среди них, как всегда, несколько угрюмый Стригалев, совсем плоский в своем халате, и Елена Владимировна, устремившая на Федора Ивановича сияющий лаской взгляд. Все поздоровались, и, как вчера, завязался непринужденный, полный напряжения разговор.
   - У ректора, вернее, у Раечки, секретарши, книжечка интересная лежит, - негромко и между прочим обронил Стригален. - Я думал, железнодорожное расписание...
   Федор Иванович посмотрел на часы. Надо было начинать.
   - Раскрыл, - продолжал Стригалев, - внутри тоже, как расписание поездов, - столбцы. Вроде со станциями и полустанками: а потом смотрю: батюшки-светы! Это фамилии! И знаете, что оказалось? Нет, не угадаете. Приказ министра Кафтанова об увольнении профессоров и преподавателей, как там сказано, "активно боровшихся против мичуринской науки".
   Федор Иванович опустил голову.
   - Ваш институт тоже упомянут?
   - У нас же еще ревизия не кончилась, - вставил статный Краснов, слегка выпятив фарфоровые глаза наглеца. - Данные про нас еще не поступили.
   Все сразу смолкли от его бестактности. Федор Иванович покраснел.
   - Тебе-то, товарищ Краснов, ничто не грозит, - сказал Цвях. - Ты же мичуринскую науку вон как поддерживаешь...
   "Ну, мой "главный"! Ну, штучка!" - повеселев, подумал Федор Иванович.
   Так поговорив, все прошли в глубь оранжереи. Здесь, на стеллажах, стояли горшки и ящики с разными растениями, и он сразу узнал высокий ветвистый стебель красавки с несколькими колокольчатыми фиолетово-розовыми цветками.
   - Чей это ящик? - спросил Федор Иванович, сразу заинтересовавшись.
   - Это мое творчество, - снисходительно к самому себе сказал Стригалев. - И дальше все мое, Елены Владимировны Блажко и аспирантов.
   - А что у вас здесь делает "Атропа белладонна"? - Федор Иванович не отходил от красавки, он сразу почуял интересный эксперимент.
   - Она же пасленовая. Я привил ее на картофеле. Видите, как пошла! Все картофельные листья оборваны, но, представьте себе, завязались картофельные клубни! Разрешаю подкопать...
   - Очень интересно! - сказал Федор Иванович и, отложив в сторону свой блокнот, запустил руку в мягкую теплую землю. Пальцы его сразу же уперлись в большой твердый клубень.
   - Очень интересно! - сказал он, отряхивая пальцы. - Прививка сделана до завязывания клубней?
   - До завязывания. Мы ищем подходы к отдаленному...
   - Да, я сразу понял, - Федор Иванович поспешно кивнул и встретился взглядом со Стригалевым. - Надо собрать клубни и проверить на алкалоиды, на атропин. Надо все точки ставить до конца, - сказал он со значением.
   "Рискованно работаешь, - подумал он, поглядывая на Стригалева. - Атропина в клубнях может не оказаться, и это будет хорошая дубина у вас в руках. Против нашего... Против мичуринского направления..."
   Ему не хотелось бить этого человека, так неосторожно подставившего себя под удар. "А имею я право бить за это? - вдруг спросил он себя. - Ведь это должны были проделать мы, прежде чем громогласно заявлять..." Он то и дело принимался изучать Стригалева с растущим болезненным интересом. Лицо Ивана Ильича было подернуто болезненной желтизной худосочия, кое-где были заметны фиолетовые пятна заживших чирьев - как потухшие вулканы, а один - около кадыка - похоже, действовал, был залеплен марлевым кружком.
   Стригалев продолжал докладывать:
   - Очень эффективен метод предварительного воспитания обоих родителей на одних и тех же подвоях...
   Услышав знакомое слово "воспитание", мичуринец Цвях закивал головой.
   - Мы взяли взрослые, уже цветущие растения томатов - сорт "Бизон". На одни из них прививались молодые сеянцы картошки культурных сортов, а на другие - сеянцы дикарей. Когда зацвели - скрещивали дикие привои с культурными. Процент удачи скрещиваний доходил до ста... Здесь, вы видите, дикарь завязал ягоды. Видимо, томат расшатывает наследственную основу...
   Цвях опять кивнул несколько раз. "Расшатывание", "наследственная основа" - это было хорошо знакомо ему.
   На языке Федора Ивановича вертелся убийственный вопрос: первый эксперимент отрицает связь между подвоем и привоем, а второй подтверждает - как понять? "Не будем вдаваться в такие тонкости", - сказал он себе. Все двинулись дальше вдоль стеллажа, останавливаясь около каждого нового ящика или горшка. Комиссия в молчании осмотрела стебли табака и петунии, привитые на картофеле. Федор Иванович не стал подкапывать, он знал уже: и там были клубни. Здесь под мичуринской маской зрел хороший "финичек" для академика Рядно. Правда, все зависит от того, как подать. Но подавай не подавай, а дело сделано чисто, сама природа говорит в их пользу.
   - И тут уже ягоды завязались, - рассеянно сказал Федор Иванович, остановившись перед какой-то очередной прививкой.
   - Это Сашины работы, - заметил Стригалев. Высокий, он говорил как будто под самым коньком оранжереи. - Давай, Саша, докладывай.
   Из группы аспирантов выступил красивый юноша, почти отрок, с узким лицом и прямыми соломенного цвета волосами, словно бы причесанный старинным деревянным гребнем.
   - Здесь мы прививали картофель на черный паслен и на дурман, - сказал он, поднимая на Федора Ивановича смелые серые глаза. - С той же целью - расшатывание наследственной основы. Прививки, по-моему, хорошо удались...
   - Это наш Саша Жуков, - заметил Стригалев, кладя ему руку на плечо. - Наш активист. Студент четвертого курса. Папа у него знаменитый сталевар. Ударник.
   - Где же это ты, сынок, так набазурился прививать? - спросил Цвях.
   Все заулыбались.
   - У Ивана Ильича набазурился, - ответил Саша.
   - Хорошо бы исследовать эти ягоды на гиосциамин, - сказал Федор Иванович. - Ведь у дурмана все части содержат этот алкалоид. По нашей теории, он должен быть и в этих ягодах...
   Саша оглянулся на Стригалева.
   - Ну, раз теория... - сказал тот, встретившись взглядом с московским ревизором, от которого ничего не скрыть.
   "Не зря Касьян к нему прицепился", - подумал Федор Иванович. Сильно обеспокоенный, он осматривал выставленные перед ним растения, читая по ним всю потайную и хитроумную тактику несдавшегося борца. И только кивал, одобряя хорошо, чисто выполненные прививки и как бы не замечая подвоха. Один только раз он как бы проснулся, услышав знакомую фамилию.
   - Шамкова, - прозвучал около него глубокий, крадущийся голос. Потом протяжный вздох. - Анжела... - Как будто с ним знакомились на танцах.
   - Пожалуйста, что у вас? - кратко сказал он, бросив на нее мгновенный острый взгляд.
   Она была крупная, с маленькой головой, туго обтянутой желто-белыми волосами, красный перстень горел на нежнейших пальцах с бледным маникюром. "Как же ты копаешься в земле?" - подумал Федор Иванович. Он бегло осмотрел какие-то выращенные ею гибриды, отметил в блокноте, что работа дельная, бьет в ту же точку, что и остальные, и перешел дальше.
   Здесь, выставив, как на рынке, плоды своей работы, стояла Елена Владимировна - в халатике и в очках.
   - Что продаетя? - спросил Цвях, подходя.
   - Пожалуйста, - сказала она с легким поклоном и подвинула вперед несколько горшков. - Продаем картошку. Вот дикари "Соля-нум пунэ", "Солянум гибберулезум" и "Солянум Шиккии". Все привиты на томаты, у всех завязались ягоды от пыльцы культурных сортов.
   - Интересный товар, - сказал Цвях.
   - Ну, как с катапультой? - спросила она, прямо взглянув на Федора Ивановича.
   Он отвечал с прохладным и проницательным взглядом тициановского Христа, которому фарисей предложил динарий:
   - Катапульта - хорошее средство для выхода из аварийной ситуации.
   - Он вчера говорил мне это слово, - сказал Цвях.
   - Он всем его говорит, - заметила она.
   - Сами прививаете? - спросил Федор Иванович.
   - Вот этими инструментами, - она показала маленькие, почти детские руки с корявыми ноготками земледельца. Федор Иванович вспомнил руки Анжелы Шамковой. Да, природа не зря трудилась, создавая руки, и целью ее был не только хватательный инструмент, но и сигнализатор, - как сказал бы технарь.
   - Чистая работа, - сказал он, оглядывая привитые кусты. И вдруг запнулся. - А что вот эт-то такое? - почти рванувшись вперед, он озабоченно указал на стоящий поодаль горшок со странным одиноким стеблем. Стебель был одет несколькими ярусами крупных листьев и был похож на этажерку. - Я что-то не узнаю... Это картошка?
   - Это мой "Солянум Контумакс", - раздался над его головой голос Стригалева. - Я поставил его подальше от комиссии, но разве от вас что-нибудь скроешь...
   - От него? - с восторгом сказал Цвях. - От него ничего не скроешь!
   - Видите ли, - Стригалев вышел вперед. - Я никак не могу преодолеть его стерильность по отношению к культурным сортам... Не завязывает ягод.
   - Какой-то странный "Контумакс", - сказал Федор Иванович. - Я же знаю этот вид. У вашего весь габитус крупнее. Чем вы его кормили?
   - Хорошо накормишь, он и вырастет, - примирительно вставил беспечный Цвях.
   - Вообще-то вы замахнулись, - недоверчиво проговорил Федор Иванович. - До сих пор, по-моему, никому еще не удавалось получить ягоды от такого скрещивания. Одно время иностранные журналы, - он обернулся к Цвяху, - были полны сообщений о попытках ввести этого дикаря в скрещивание. Потом все затихло, и мировая наука подняла руки вверх. И отступились. По-моему, все - я правильно говорю? - это уже был вопрос к Стригалеву.
   - Вообще-то так и есть, - пробормотал Иван Ильич, глядя в сторону. - Но вот мы... Советская наука в нашем лице надеется все же найти...
   - Этот эксперимент... Такая попытка - и в такой скромной тени....
   Спохватившись, повинуясь отдаленному голосу, Федор Иванович умолк. Отвернулся, оставил это странное растение в покое. Пора было заканчивать затянувшийся осмотр.
   - Елена Владимировна, Иван Ильич, - сказал он, оглянувшись, как будто посмотрел - нет ли посторонних. - Возраст ваших растений месяца четыре, а то и пять. Когда у нас кончилась сессия академии? Двадцать дней назад. Я должен с удовлетворением... Хотя и не без удивления... отметить, - он не удержался и широко улыбнулся, - должен отметить, что ваша перестройка в верном направлении началась за полгода до того, как на сессии прозвучал призыв к перестройке. Это делает вам честь, но не всем может быть понятно. Теоретические позиции ваши многим ясны. Готовясь к этой ревизии, я пролистал некоторые журналы... По-моему, еще за месяц до сессии Иван Ильич выступал...
...
Страницы:

Обратная связь Главная страница

Copyright © 2010.
ЗАО АСУ-Импульс.

Пишите нам по адресу : info@e-kniga.ru