Обратная связь Главная страница

Раздел ON-LINE >>
Информация о создателях >>
Услуги >>
Заказ >>
Главная страница >>

Алфавитный список  авторов >>
Алфавитный список  произведений >>

Почтовая    рассылка
Анонсы поступлений и новости сайта
Счетчики и каталоги


Информация и отзывы о компаниях
Цены и качество товаров и услуг в РФ


Раздел: On-line
Автор: 

Беляев Владимир Павлович

Название: 

"Старая крепость"

Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18]  [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] [41] [42] [43] [44] [45] [46] [47] [48] [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57] [58]

    - Откуда ты их уже всех знаешь?
    - Ну, не всех, а так половину знаю, - вчера они здесь играли в городки, вот я и узнал, кого как зовут. Пойдем ко мне в гости! - предложил я.
    - Как? Туда? - недоверчиво покосился глазами Маремуха в сторону нашего флигеля. - А мне разве туда можно?
   
   Коттеджные поселки в наше время имею большой спрос. Люди уже не желают жить в квартире, им хочется, пусть даже небольшой но домик и площадь побольше. В Москве, готовые коттеджные поселки по киевскому шоссе прекрасная альтернатива квартире. Можно с легкостью добраться до города и в тоже время жить не в пыли и городском шуме, а ближе к природе.
   
    - Раз со мной идешь - значит можно! - важно сказал я, и мы двинулись к воротам.
    Петьке Маремухе все понравилось у меня в кухне: и моя постель на печке, и разложенный в духовке инструмент, и окно, выходящее во двор. Пока Петька все разглядывал, трогая коротенькими и пухлыми, как у девочки, пальцами, я сидел на табуретке и выковыривал булавкой занозу.
    Возле меня на краешке плиты, мигая, горела коптилка. Вытащив, наконец, английской булавкой занозу, я стукнул пяткой по полу, - чуть-чуть защемила расцарапанная ранка. Я сполоснул под умывальником руки и стал думать, чем бы угостить Петьку. И вдруг, вспомнив свою встречу с Григоренко в саду, сказал Петьке:
    - А ты знаешь, Петро, что Котька сюда захаживает?
    - Куда? В совпартшколу?
    - В том-то и штука, что сюда!
    И я рассказал Петьке Маремухе о встрече с Котькой.
    - А ты бы взял ему и всыпал! - смело сказал Маремуха.
    - Легко тебе сказать - всыпал. Я бы всыпал, но видишь, какое дело: его ж Корыбко в этот сад пускает.
    - А разве Корыбко тут работает?
    - Ну да! В том-то и фокус. Я сперва этого не знал и, когда застукал Котьку в саду, тоже удивился, чего он задается так, словно у себя дома. А потом, вчера вечером, смотрю - они вдвоем по двору идут. У Корыбки ножницы здоровенные и ведро с известкой. Спрашиваю одного курсанта, что этот старик здесь делает, а курсант мне и говорит: "Садовником работает".
    - Вот оно что! - протянул Маремуха. - Ясное теперь дело. Раз Котька квартирант Корыбки, то теперь он свободно будет ходить сюда. Этот старый черт будет его пускать и когда яблоки поспеют.
    - Факт! - подтвердил я.
    - Ну, теперь Котька у вас все гнезда разорит. Ты знаешь, какая у него коллекция яиц? - сказал Петька. - Даже в городском музее такой нет. Он ведь давно собирает яйца. Такой здоровый, а все еще по деревьям лазает. Да, Васька! - спохватился Маремуха. - У меня ж для тебя записка.
    - От кого?
    - А ну, угадай!
    - Ну, скажи!
    - Нет, ты угадай! - Петька вынул из кармана голубой конвертик и спрятал его за спину.
    - Ну, дай сюда! - закричал я.
    - Я дам, только ты побожись, что сделаешь одну штуку.
    - Какую?
    - Если тебя спросят, когда ты получил это письмо, скажи, что утром.
    - Так ведь сейчас же вечер!
    - Ну, я знаю. А ты скажи, что я тебе занес его утром. Хорошо?
    - От кого письмо?
    - Поклянись, тогда скажу!
    - Ну, я сам тогда возьму. Отдай письмо. - И я, шагнув к Петьке, схватил его за руку.
    - Я не дам, Васька. Вот верное слово - не дам. Порву, а не дам. Ой, не крути руку!
    Вырвать письмо было трудно. Я отпустил Петьку и сказал:
    - Ну, хорошо. Я клянусь.
    - Что клянусь? Ты хитрый. Скажи все, как полагается.
    - Я клянусь, что если меня спросят, когда я получил письмо, скажу, что утром.
    - Ну, тогда возьми! - И Петька протянул мне измятый конверт. Я быстро разорвал его и стал читать письмо.
   
    "Вася!
    Если у тебя есть время, приходи сегодня вечером ко мне, и мы пойдем вместе в иллюзион.
    Галя".
   
    Я чуть не бросился на Петьку с кулаками.
    - Чего же ты мне не отдал письмо утром?
    - Я не мог, я с утра поехал с папой на огород.
    - А когда Галя тебе отдала письмо?
    - Сегодня утром. На базар шла за молоком и отдала. А что там написано? - И Петька попробовал заглянуть в письмо.
    - Подожди, - отстранил я Петьку. - А ты не мог забежать ко мне, как на огород ехал?
    - Ну, конечно, не мог. Я вез тележку: оставил бы на улице, и ее могли бы украсть.
    - Ну, хорошо, - сказал я, - я скажу Гале, когда ты передал мне письмо.
    - Ой, не надо, Васька! Она будет думать, что я брехун.
    - Почему?
    - Да я сейчас шел по бульвару к тебе сюда. А она на качелях катается. Ко мне подбежала, спрашивает: "Ты передал записку?" Я говорю: "Передал". А записка у меня в кармане. А она спрашивает: "Когда передал?" - "Еще утром", - говорю.
    - Зачем же ты набрехал?
    - Ну и набрехал! Что сделаешь? - И Петька жалобно зашмыгал носом. - Она утром меня просила, чтоб я обязательно тебе передал записку. Я побожился, что передам. А потом забыл. Мне было стыдно сознаться, что я такой растяпа.
    Петька почувствовал, что заврался совсем. Он оглянулся и потом растерянно сказал:
    - Про огород я тебе выдумал нарочно... Я просто забыл.
    Ну, как мне Петька все напортил! Если б он только знал!
    Теперь мне все было понятно. Галя из гордости перед Котькой не спросила меня, получил ли я записку. Видно, она очень ждала меня сегодня вечером. А я, дурак, выдумал этого Тиктора и так был холоден с Галей! Мне очень захотелось побить Петьку, но я сдержался и спросил:
    - А Галя с кем была на бульваре?
    - С кем? Ясно с кем: с Котькой! - ответил Маремуха, не догадываясь, как затронули меня его слова. - С Котькой! - весело повторил Петька. - Да, да! Он ее на качелях раскачивает. Галя кричит, боится, а он ее как раскачает - аж до самой верхушки дерева!
    Теперь, после этих слов Петьки, я забыл и о футболе, мне стала противна моя собственная отдельная комната и все, все. Я представил себе, как Котька Григоренко раскачивал Галю на скрипучих железных качелях, как скрипели при этом два высоких ясеня, как развевалось по ветру Галино голубое платье, и мне сразу стало очень досадно.
   
    В НАС СТРЕЛЯЮТ
   
    - Ты револьвер почистил? - подлизываясь ко мне, спросил Маремуха.
    - Почистил.
    - Уже стрелял?
    - Нет еще.
    - Давай постреляем.
    - Постреляем.
    - А когда прийти?
    - Когда? - я задумался. А что, если пострелять сейчас! - Слушай, - твердо сказал я Маремухе, - давай сейчас попробуем.
    - Где же ты будешь пробовать?
    - В сад пойдем, - ответил я и, вскочив на печку, взял зауэр.
    - В сад? Да что ты! Услышат, - сказал Маремуха.
    - И ничего не услышат. Там деревья, темно, никого нет. Там хоть бомбы рви - здесь ничего не слышно: дом заслоняет звуки. А курсанты все теперь ужинают, - ответил я и с револьвером в руках гулко спрыгнул на пол.
    - Не-ет, Василь. Я не хочу в сад. Пойдем лучше завтра к Райской брамке. Там скалы, и людей нет.
    - Но и тут никого нет. Ты чудак! - ответил я и бросил на пол промасленную бумагу, в которую был завернут зауэр.
    Петька смотрел на револьвер, как на живую гадюку, - было вовсе непохоже, что всего несколько дней назад этот зауэр принадлежал ему.
    - Ну, я ж тебя прошу! Пойдем в Райскую брамку. Я своих патронов принесу. Ну, пойдем, Васечка!
    - Тише ты! - цыкнул я на Петьку. - Никуда мы завтра не пойдем, а будем стрелять сегодня. И если ты сейчас не пойдешь со мной в сад, я никогда с тобой разговаривать не буду. Понял? Я всем хлопцам расскажу, какой ты трус. Понял? И всем девчатам тоже. Ну, пошли. Нечего хныкать!
    Засунув револьвер за пазуху, я направился к двери и с треском отбросил крючок. Петька молча двинулся за мной.
    Когда мы с Петькой пробирались по темному саду, я уже пожалел, что затеял это. Ночью в саду все было незнакомо. Кустики барбариса казались огромными деревьями, шелковица, груши, яблони сливались в одну темную стену. Где-то далеко-далеко позади в совпартшколе глухо стукнула дверь, и снова стало тихо. В каменном заборе, вдоль которого мы шли, пели сверчки. Иногда они замирали, как бы прислушиваясь к шороху наших шагов, но потом снова продолжали свое пение.
    Сквозь листву деревьев было видно чистое, все в переливающихся звездах небо, рассеченное надвое белым от звезд "Чумацким шляхом".
    Мы шли не по дорожке, а напрямик. Ноги жгла крапива, хворост и пересохший бурьян похрустывали внизу. Впереди не было видно ни одного огонька. Там, за садом, кончался город. Петька, молча и не отставая от меня ни на шаг, семенил сзади.
    - Давай налево! - приказал я Маремухе и, схватив его за руку, повернул в сторону. Мне хотелось уйти подальше, в самый конец сада, к оврагу. Прямо перед нами выросла окруженная кустами сирени горка.
    - Это сарай? - шепнул Петька.
    - Горка, смешной! - успокоил я его и остановился.
    - Здесь будешь стрелять?
    - Нет, я просто заряжу, - ответил я Петьке. И, вынув из кармана косую обойму с патронами, затолкал ее в рукоятку револьвера и оттянул затвор. Щелкнув, затвор возвратился обратно, - все было в порядке. Патрон лежал теперь в стволе.
    - Пошли! - предложил я Петьке.
    - Василь, когда будешь стрелять, скажи мне раньше. Я уши закрою! - взмолился Петька.
    Я ничего не ответил и подумал только: "Как же, жди! Так я тебе и скажу, когда буду стрелять. Какой интерес? Пальну сразу - и тогда сядешь с перепугу".
    Я уже легонько трогал пальцем спусковую гашетку, но стрелять здесь еще было опасно: могли услышать. Я пробирался сквозь мокрые от росы кусты, их ветви больно хлестали шедшего сзади Маремуху.
    Но вот реже пошли деревья, и, освещенный ясным светом звезд, замаячил вдали за низенькими кустами старый монастырский забор.
    Сделав еще шага три, я остановился. "Дальше идти не стоит, - подумал я, - и в забор стрелять тоже опасно. Пуля еще даст рикошет и отскочит обратно".
    Перед нами чернело высокое кривое дерево. Одна его толстая ветка, как здоровенная лапа, тянулась к забору.
    Далеко у реки заухал филин. И вдруг я подпрыгнул на месте и, тонким, срывающимся голосом закричав: "Стой!", выпалил прямо в ствол этого черного кривого дерева. Красный клубок огня вырвался из вздрогнувшего револьвера.
    И не успело прокатиться по темному, глухому саду, по соседним оврагам эхо, как под забором послышался шум и кто-то очень ясно крикнул:
    - Прендзе! *
   
    * Скорей!
   
    И вслед за этим выкриком один за другим два тяжелых гулких выстрела прогрохотали там, в кустах. Я видел огоньки пороховых вспышек, слышал, как тонко, точно осы, завизжали где-то у меня над головой пули.
    - Беги! - крикнул Маремуха и, ломая кусты, понесся назад.
    - До забора! - шепнул я ему на ходу, и мы сразу взяли круто назад. Там, за ореховой аллеей, виднелся все тот же окружающий сад с трех сторон каменный забор.
    Я подбежал к нему, подпрыгнул и обеими руками схватился за покатую верхушку. С шумом полетели вниз, в густую крапиву, камни, зашуршал мелкий щебень.
    Уже переваливаясь грудью через забор и забрасывая наверх ноги, я услышал, как царапался, взбираясь на забор, Маремуха.
    Мы спрыгнули вниз почти одновременно. Пыльная проселочная дорога к Приворотью пролегала под забором. Как приятно было бежать по этой ровной проселочной дороге после засыпанного колючками сада! Ноги вязли в мягкой, еще теплой пыли.
    Остановились мы уже наверху, около белого здания совпартшколы. В этом выходившем на проселочную дорогу левом крыле здания было темно. Только в самом верхнем окне третьего этажа тускло горел свет.
    - Кто это был? - задыхаясь от быстрого бега, спросил Маремуха.
    - А я знаю!
    - Кому ж ты кричал "стой"?
    - Бандитам! - ответил я твердо.
    Никаким бандитам я, конечно, не кричал. Просто мне было страшно ни с того ни с сего спустить курок. Чтобы заглушить страх, я и крикнул самому себе "стой".
    Но кто же был там? Кто кричал "прендзе"? Кто палил в нас?
    Только сейчас, на пыльной проселочной дороге, в нескольких шагах от ворот совпартшколы, где было столько вооруженных людей, мне вдруг сделалось очень страшно. И я пожалел, что мы переехали сюда, на окраину города, с нашего тихого Заречья, где никогда со мной такого не приключалось.
    - Петька, зачем тебе домой идти? - сказал я Маремухе очень спокойно. - Пойдем лучше ко мне, переночуешь на печке. А завтра рано в сад залезем, я тебе крыжовнику дам.
    - Нет, спасибо! - решительно отказался Маремуха. - Я тебе говорил, что у вас здесь нечисто. Нехай сатана у вас ночует, а я не буду. До свидания! - И сразу же побежал вниз по Житомирской на Заречье. Его белая рубашка быстро исчезла в темноте.
   
    Утром, чуть свет, когда еще отец и тетка крепко спали в соседних комнатах, я поднялся и пошел в сад. Роса блестела всюду - и на листьях слив, и на кругленьких темно-красных листочках барбариса, и на больших лопухах.
    Я шел вниз к забору и даже удивлялся: чего мы так перепугались вчера? А может, просто это какой-нибудь курсант выстрелил? Кто его знает! Не верилось, что все случилось именно здесь, вот в этом саду. Мне казалось даже, что выстрелы, наш побег из сада - все это приснилось мне прошлой ночью, душной и тяжелой оттого, что я спал при закрытом окне. Но чем ближе я подходил к оврагу, тем медленнее становились шаги. А вдруг там в кустах лежит человек, убитый пулей из моего револьвера?
    К кустам, которые росли под самым забором, я подходил уже совсем медленно. Сперва я несколько раз прошелся мимо. Кусты стояли тихие, на одном из них звонко пела коноплянка. Трава под кустами была примята. Наконец я решился и осторожно раздвинул кусты. Жалобно пискнув и ныряя под ветвями, коноплянка улетела прочь из сада. В кустах никого не было. Я уже хотел идти дальше, как вдруг заметил в траве около пенька погнутую алюминиевую миску. Рядом валялась такая же алюминиевая ложка. В миске, покрытая слоем жира, застыла недоеденная кем-то ячменная каша. Такой кашей часто кормили на ужин курсантов. Эту кашу, наверное, ели вчера люди, стрелявшие в нас. Кто они? Зачем понадобилось им ужинать здесь, в саду, под кустами? А может, это был курсантский патруль? Но почему тогда они оставили миску? Я хотел поискать еще в траве стреляных гильз, но мне стало не по себе в этом тихом, влажном от утренней росы саду.
    Если бы тут рядом был Петька, - другое дело. Но Маремуха был далеко. Он, должно быть, еще крепко спал в своем флигеле на Заречье. Спали и курсанты в белом здании совпартшколы. Мне сразу захотелось домой, туда, к себе в кухню.
    Подобрав миску, я пошел к высокому и кривому дереву. Это был старый берест, в него я вчера стрелял и опознал сейчас это дерево по кривой, протянутой к забору высохшей ветви. Вот здесь мы стояли вчера с Петькой, отсюда я крикнул "стой".
    В одном месте на коре береста краснела свежая коричневая царапина. Здорово! Я, целясь навскидку, попал в дерево: из ствола торчал хвостик колючей, расщепленной от близкого выстрела мельхиоровой пульки.
    Куда же деть посуду?
    Бросить миску просто так, в траву, я пожалел. В стороне на боковой дорожке рос высокий, с гладкой светлосерой корой грецкий орех. В его расщелине, на высоте моей груди, чернело большое дупло. Я затолкал в него миску, и она, пройдя косяком всю щель, упала вниз, на самое дно дупла.
    Еще раз оглядев старый берест и пульку, торчащую из коры, я решил обязательно привести сюда Маремуху, - пусть поглядит, какой я меткий стрелок.
    Позабыв совсем о ночных страхах, я быстро зашагал по дорожке к выходу из сада.
    До калитки оставалось несколько шагов, когда из-за кустов крыжовника со старинной дупельтовкой за плечами, похожий на охотника, вышел садовник Корыбко. Он был в черном сюртуке, нанковых синих брюках, заправленных в рыжие сапоги. На голове у него был синий картузик с черным околышем, лакированным козырьком и черным шнуром. Сморщенный, усатый садовник Корыбко, прихрамывая, двинулся ко мне навстречу.
    - Стой! Стой! - крикнул он, хотя я вовсе и не собирался удирать. - Я тебе покажу, как крыжовник воровать! - И Корыбко снял с плеча свою дупельтовку.
    Побаиваясь, как бы он не выпалил в меня зарядом из соли, я пробормотал:
    - Да что вы, дядя? Я же свой, здешний.
    - Какой еще здешний?
    - Я же Манджура! - заявил я очень гордо, словно мой отец был, по крайней мере, начальником совпартшколы. - Я же сын печатника Манджуры!
    Корыбко испытующе глянул на меня, не вру ли, заморгал опухшими коричневыми веками и медленно повесил обратно за плечо свою дупельтовку.
    - В белом флигеле поселились? - спросил Корыбко уже более мягко. - Раньше на Заречье жили, да? Я кивнул головой.
    - Чего ж ты бродишь по саду в такую рань? Что ты забыл здесь?
    - Я гулять ходил.
    - Гулять! - заворчал садовник. - Люди еще спят, а он гуляет. Бульвар нашел тоже - нечего сказать! Но смотри: будешь рвать крыжовник, в руки не попадайся! Отцу скажу, и тогда...
    - Добре, дядько! - крикнул я, не дослушав, и помчался домой.
    "Однако этого черта старого надо остерегаться, - думал я, подходя к нашему флигелю, - и доверять ему нельзя. Если сейчас, когда только начинает созревать крыжовник, он выходит караулить сад спозаранку, то что, интересно, будет, если поспеют яблоки и груши?"
    Завтрак был очень вкусный. Тетка Марья Афанасьевна нажарила оладий из муки и тертого сырого картофеля. Оладьи были нежные-нежные, мягкие, покрытые сверху хрустящей розоватой коркой. Груда поджаренных оладий дымилась посреди стола в покрытой глазурью глиняной миске. В комнате пахло подгорелым подсолнечным маслом. Я сидел напротив отца, уже крепко проголодавшийся после утренней прогулки, и накалывал одну за другой железной вилкой оладьи. Я уплетал их за обе щеки, обжигая губы горячим маслом. Отец пережевывал оладьи молча, медленно шевеля густыми черными усами.
    Я поглядывал на него, молчаливого, и мне очень хотелось рассказать отцу о том, что приключилось с нами вчера ночью. Но я побаивался. Еще, чего доброго, отец меня побранит, а то и отнимет револьвер. Ну его! Ничего не скажу! А что, если Петька Маремуха вдруг проболтается кому-нибудь? Нет, вряд ли: он побоится.
    - Когда на рабфаке занятия начинаются, Василь? - отложив в сторону вилку, спросил отец.
    - Занятия? - Я думал о другом и поэтому вздрогнул. - Пятнадцатого сентября начинаются.
    - Наверное знаешь, что экзаменов не будет?
    - Не будет, тату. Я ж тебе говорил: кто трудшколу кончил, тех без экзаменов примут.
    - Смотри! А то поздно будет.
    - Что поздно?
    - Готовиться. Ты бы лучше сейчас, чем болтаться со своим Петькой, подучил кое-что. А то позабудешь все за лето.
    - Ничего. Я помню все. Вот спросите.
    - Ты хитрый. Что же я тебя спрашивать буду? - улыбнулся отец.
    И верно. Спрашивать ему было нечего. Хотя отец умел набирать по-французски, по-итальянски и даже по-гречески, но вот что такое за штука префикс или суффикс - он, возможно, не ответил бы.
    Тетка внесла из кухни коричневый эмалированный чайник и, заварив в чайнике щепотку фруктового чая "малинка", стала наливать в чашки кипяток. Потом она дала нам с отцом по две штуки монпансье и села за стол.
    - А на рабфаке долго учиться? - спросила она, глядя на меня и завязывая платок.
    - Года три.
    - А потом?
    - Ну, потом сразу переведут в институт.
    - Туда, где духовная семинария была? - спросила тетка.
    - Ага!
    - Ты ж совсем большой уже будешь, когда институт окончишь!
    - Я и сейчас большой, - обиделся я. - У меня уже усы растут.
    И я провел блестящим от масла пальцем по верхней губе. Никаких, конечно, усов там не было, - мне просто хотелось позадаваться.
    - Ну, ладно, усатый, - сказал, подымаясь из-за стола, отец. - Я сейчас в город поеду, а ты помоги тетке дров наколоть.
    В это время легко отворилась дверь, и в комнату вошел Полевой. Он поздоровался со всеми и даже со мной за руку.
    - Садитесь, чаю выпейте, - предложил отец и крикнул тетке в кухню: - Дай-ка чистую кружку, Мария!
    - Да нет, спасибо! - отказался Полевой. - Я уже пил.
    - Ну, тогда оладий попробуйте, домашние!
    - Нет, нет, не беспокойтесь. Я же с завтрака. - И, оглядываясь, Полевой спросил: - Уже устроились?
    - Много ли нужно? - ответил батько.
    - Когда же на учет перейдешь к нам в ячейку?
    - Да вот сегодня заберу в типографии остаток шрифта и захвачу у секретаря учетную карточку.
    - Чем скорее, тем лучше, - сказал Полевой. - Тут люди в связи с учебой пооторвались от производства, а ты - рабочая прослойка. Ряды наши будешь укреплять.
    - Мной ты много укрепишь! - сказал отец улыбаясь. - Вы здесь все ученые, а я серый. Вон хлопец мой, - отец кивнул на меня, - и то больше знает.
    - Ладно, ладно, не скромничай, - ответил Полевой. - Скажи лучше, у тебя чоновская карточка * в порядке? Ты в каком отряде?
   
    * Коммунисты и комсомольцы в те годы, входя в ЧОН (части особого назначения), имели на руках так называемые чоновские карточки. В пограничных округах Украины отряды ЧОНа существовали до 1925 года.
   
    - В третьем.
    - Оружие есть?
    - Только наган. Винтовку я в штаб сдал.
    - Ничего, закрепим винтовку за тобой здесь, в складе. Ты из отряда тоже открепись - и к нам. А то, понимаешь, отсюда в штаб ЧОНа по тревоге тебе бегать будет неудобно. Сегодня обязательно открепляйся и будешь у нас на полном иждивении.
    Когда отец и Полевой ушли, я вытер полотенцем засаленный рот, надел праздничную сатиновую рубашку, сандалии и, причесав волосы колючей щеткой, побежал на Выдровку.
   
    РЕВНОСТЬ
   
    На центральной площади, под ратушей, уже открывались магазины. Хозяева магазинов поддевали крючками гофрированные железные шторы, толкали их, и шторы с грохотом взлетали под карнизы этажей и прятались там.
    В этом шуме и грохоте одна за другой показывались нарядные витрины. Я шел мимо витрин по холодному, еще сырому с ночи тротуару. Из конфетной Аронсона на меня пахнуло густым сладким запахом конфет "подушечек". В полутьме магазина за прилавком уже копошился сам Аронсон. Хорошие у него подушечки, вкусные! И каких только нет! Темнокрасные с вишневой начинкой, нежно-желтые лимонные, прозрачные медовые, ореховые, черная смородина, барбарисовые, но самые вкусные, конечно, кисленькие лимонные. Особенно приятно их есть в жару, когда хочется пить. Они быстро утоляют жажду. Аронсон подливает в них немного мятных капель, и после таких конфет во рту долго-долго прохладно - точно ветерком рот продуло. "Зайти разве купить четверть фунта лимонных да угостить Галю? Но ведь у меня всего десять копеек. Не хватит. Вот жалко!" И, нащупав у себя в кармане последние два пятака, я пошел дальше.
    "Поскорее бы начинались занятия на рабфаке, - подумал я. - Говорят, рабфаковцам выдают стипендию - по пятнадцати рублей в месяц. Можно тогда будет свободно покупать подушечки, не придется просить денег у отца".
    Освещенные утренним солнцем, блестели в витринах ювелирного магазина подержанные никелированные будильники, золотые браслеты, потемневшие серебряные подстаканники. Показалась за углом самая лучшая в нашем городе кафе-кондитерская шляхтича Шипулинского.
    За ее высокими чистыми витринами были видны белые мраморные столики, а на дверях висел тяжелый замок. Шипулинский еще не пришел.
    Вверху на ратуше послышался бой часов. Стрелки показывали ровно девять. Галя, наверное, уже проснулась. Надо торопиться! Я поддал ходу и свернул в узенький проулочек, сжатый с обеих сторон высокими трехэтажными домами. Окошечки в них были маленькие, без форточек, старинные дома стояли очень близко друг от друга. На одном из домов виднелся замурованный в стену старинный герб - лебедь с выгнутой шеей, а под ним римскими цифрами был обозначен год, повидимому очень давний.
    Пройдя тенистым, узким и очень грязным проулочком, я вышел на Колокольную. Здесь было чище, хотя в одном месте на круглых булыжниках валялся навоз и кой-где камни проросли бурьяном. Выискивая ячмень, бродили по мостовой куры. Тянулось вдоль дороги высокое здание бывшего воинского присутствия с церковными куполами в глубине двора, за ним начиналась деревянная ограда Старого бульвара. Я толкнул ведущую на бульвар маленькую скрипучую калиточку, и только прошел несколько шагов, как у поворота большой аллеи встретился с Галей.
    Я думал, что застану ее дома, и был удивлен встречей с ней. Я чувствовал себя виноватым перед Галей и не знал, что лучше - пропустить ли ее, а потом окликнуть сзади или сразу броситься ей навстречу?
    Галя шла быстро, в руке у нее была кругленькая плетеная корзиночка, покрытая сверху кусочком марли.
    - Здравствуй! - сказала Галя очень холодно и, кивнув мне головой, быстро пошла дальше.
    Я крикнул вдогонку:
    - Галя!
    Она остановилась. Высокая, румяная, в простеньком голубом сарафанчике, она стояла посреди аллеи и удивленно смотрела на меня. Темные ее волосы были зачесаны назад, и розовые маленькие уши были открыты.
    - Куда бежишь? - спросил я.
    - Да так, в одно место!
    - А куда - в одно место?
    - Какой ты любопытный! С чего бы это? Ну, если тебе интересно, - к папе. Завтрак ему несу! - и Галя махнула корзинкой.
    Помолчали. Галя смотрела в сторону, на речку, что протекала внизу под обрывом. Потом, не глядя на меня и делая вид, что я ей совершенно безразличен, Галя спросила:
    - А ты... куда?
    - Я... к тебе.
    - Ко мне?
...
Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18]  [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] [41] [42] [43] [44] [45] [46] [47] [48] [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57] [58]

Обратная связь Главная страница

Copyright © 2010.
ЗАО АСУ-Импульс.

Пишите нам по адресу : info@e-kniga.ru