- Разве ты боишься, - спросил храмовник, - что их собралось довольно, чтобы пойти на приступ замка?
- Нет, сэр Бриан, - ответил Фрон де Беф, - у этих разбойников, правда, очень отважный начальник, но без осадных машин, без составных лестниц и без опытных руководителей они ничего не поделают с моим замком.
Компания «CBSD/Thunderbird Russia» занимается оценкой, разработкой и проведением обучающих и тренинговых программ для сотрудников российских и международных компаний. Одно из основных направлений деятельности компании -
организация тимбилдинга: обучения работников компании работать в команде. Тренеры компании – высококвалифицированные профессионалы имеющие опыт работы на руководящих областях.
- Разошли гонцов к соседям, - сказал храмовник, - пускай поторопятся на выручку к трем рыцарям, осаждаемым шутом и свинопасом в баронском замке Реджинальда Фрон де Бефа
- Вы шутите, сэр рыцарь! - отвечал барон - К кому же послать? Мальвуазен, наверно, успел уже отправиться в Йорк со своими людьми, остальные моя союзники тоже. Да и мне самому следовало бы быть там, если бы не эта проклятая затея.
- Так пошли в Йорк отозвать наших людей обратно, - сказал де Браси. - Если эти бродяги не разбегутся, завидя мое знамя и моих стрелков, я скажу, что они храбрейшие из разбойников, когда-либо пускавших стрелы в зеленых лесах.
- А кто отвезет подобное приглашение? - сказал Фрон де Беф. - Они устроят засады на каждой тропинке, поймают гонца и вытащат у него из-за пазухи письмо... Вот что я надумал, - прибавил он, помолчав немного - Сэр храмовник, ты умеешь не только читать, но и писать... Лишь бы нам отыскать письменные принадлежности моего капеллана, умершего в прошлом году в разгаре святочного веселья.
- Осмелюсь доложить, - вмешался оруженосец, все еще стоявший перед хозяином, - старая Урфрида, кажется, хранит их у себя на память о своем духовнике.
- Так ступай и принеси, что нужно, Энгельред, - сказал Фрон де Беф, - а ты, сэр храмовник, напиши ответ на их дерзкий вызов.
- Я бы предпочел отвечать им мечом, а не пером, - сказал Буагильбер, - но как хотите - будь по-вашему.
Он сел к столу и на французском языке сочинил письмо такого содержания:
"Сэр Реджинальд Фрон де Беф и благородные рыцари, его единомышленники и союзники, не принимают вызова со стороны рабов, крепостных и беглых людей. Если лицо, именующее себя Черным Рыцарем, действительно имеет честь принадлежать к рыцарскому сословию, ему должно быть известно, что он унизил себя подобным союзом и не имеет права требовать уважения со стороны знатных особ благородного происхождения. Что касается пленных, то мы, соблюдая христианское милосердие, просим вас прислать какое-либо духовное лицо, чтобы исповедать их и примирить с богом, ибо мы порешили казнить их сегодня до полудня и выставить их головы на стенах замка, чтобы показать всем, как мало мы обращаем внимания на тех, кто взялся выручать их. А потому, как уже сказано, просим прислать священника, дабы приготовить их к смерти. Исполнением нашей просьбы вы окажете им последнюю услугу в земной их жизни".
Сложив это письмо, Фрон де Беф отдал его слуге для вручения гонцу, дожидавшемуся у ворот ответа на принесенное им послание.
Йомен, исполнявший это поручение, возвратился в главную квартиру союзников, расположенную под старым, развесистым дубом, на расстоянии трех выстрелов из лука от замка. Здесь Вамба, Гурт, Черный Рыцарь и Локсли, а также веселый отшельник с нетерпением ожидали ответа на свой вызов. Немного дальше виднелось немало отважных йоменов, зеленая одежда и загорелые лица которых показывали, какого рода ремеслом они промышляли. Их собралось уже более двухсот человек, к ним непрестанно присоединялись всё новые и новые отряды.
Помимо этих шаек, на подмогу сходились саксонцы из ближайших местечек, а также крепостные люди и слуги из обширных поместий Седрика, явившиеся выручать своего хозяина. Они были вооружены по преимуществу вилами, косами, цепами и другими хозяйственными орудиями. Норманны, придерживаясь обычной политики завоевателей, не позволяли побежденным саксонцам владеть мечами и копьями. По этой причине саксонцы были далеко не так страшны для осажденных, как могли бы оказаться, если принять в расчет их крепкое телосложение, их многочисленность, а также и чрезвычайное усердие, одушевлявшее их на правое дело. Предводителям этого пестрого войска и было вручено письмо храмовника.
Прежде всего отдали его отшельнику, прося прочесть, что там написано.
- Клянусь посохом святого Дунстана, - сказал этот почтенный монах, - а этим посохом он собрал такую паству, как ни один святой в раю, - клянусь, что не только не могу прочитать вам то, о чем тут сказано, но не скажу даже, по-французски оно написано или по-арабски.
С этими словами он передал письмо Гурту, который угрюмо мотнул головой и отдал его Вамбе. Хитро ухмыляясь, шут осмотрел все четыре угла бумаги, потом подпрыгнул и отдал письмо Роберту Локсли.
- Кабы длинные буквы были луки, а короткие - стрелы, я бы что-нибудь разобрал, - сказал честный йомен.
- Придется уж мне послужить вам чтецом, - сказал Черный Рыцарь и, взяв письмо из рук Локсли, прочел его сначала про себя, а потом по-саксонски изложил его содержание своим союзникам.
- Казнить благородного Седрика! - воскликнул Вамба. - Клянусь крестом, ты, должно быть, ошибся, сэр рыцарь.
- Нет, мой почтенный друг, - отвечал рыцарь, - я вам в точности передал те, что тут написано.
- В таком случае, - сказал Гурт, - клянусь святым Фомой, надо взять замок, хотя бы пришлось голыми руками разобрать его по камешку.
- Нам с тобой больше и нечем орудовать, - сказал Вамба, - только мои руки вряд ли годятся на это.
- Это они так говорят, чтобы выиграть время, - сказал Локсли. - Они не решатся на дело, за которое им придется отвечать своей головой.
- Было бы хорошо, - сказал Черный Рыцарь, - если бы кто-нибудь из нас ухитрился проникнуть в замок, чтобы разузнать, как там обстоят дела. Они просят прислать священника для принятия исповеди; по-моему, наш святой отшельник мог бы исполнить эту благочестивую обязанность, заодно он доставил бы нам нужные сведения.
- А, черт бы тебя побрал с твоими советами! -воскликнул святой пустынник. - Я ж тебе говорил, сэр Лентяй, что когда я сбрасываю рясу, вместе с ней снимаю и мой духовный сан, так что вся моя святость и даже латынь пропадают. Одевшись в зеленый кафтан, я скорее способен подстрелить двадцать оленей, чем исповедать одного христианина.
- Боюсь, - сказал Черный Рыцарь, - что здесь никого не найдется, кто бы годился на роль отца-исповедника.
Все переглядывались между собой и молчали.
- Ну, я вижу, - сказал Вамба после короткой паузы, - что дураку на роду написано оставаться в дураках и протягивать шею в такое ярмо, от которого умные люди отказываются. Да будет вам известно, дорогие братья и земляки, что когда-то я носил рыжую одежду и готовился к пострижению в монахи, но рассудок мой помутился, и у меня только и осталось ума, чтобы стать дураком. Вот я и думаю, что с помощью той святости, благочестия и латинской учености, которые зашиты в капюшоне доброго отшельника, я сумею доставить как мирское, так и духовное утешение нашему хозяину, благородному Седрику, а также и его товарищам по несчастью.
- Как ты думаешь, годится он на это? - спросил у Гурта Черный Рыцарь.
- Уж, право, не знаю, - отвечал Гурт. - Если окажется негодным, то это будет первый случай, когда его ум не подоспеет на выручку его глупости.
- Так надевай рясу, добрый человек, - сказал Черный Рыцарь, - и пускай твой хозяин через тебя пришлет нам весть о том, как обстоят дела у них в замке. Там, должно быть, мало народу, так что внезапное и смелое нападение может увенчаться полным успехом. Однако время не терпит, иди скорее.
- А мы между тем, - сказал Локсли, - так тесно обложим все стены кругом, что ни одна муха оттуда не вылетит без нашего ведома. Ты скажи этим злодеям, друг мой, - продолжал он, обращаясь к Вамбе. - что за всякое насилие, учиненное над пленниками, мы с них самих взыщем вдесятеро.
- Pax vobtscum! 1 - сказал Вамба, успевший напялить на себя полное монашеское облачение.
1 Pax vobiscura! (лат) - Мир вам!
Произнося эти слова, он принял степенную и торжественную осанку и чинною поступью отправился выполнять свою миссию.
ГЛАВА XXVI
Конь вдруг начнет плестись рысцой,
А клячи вскачь пойдут -
Так станет вдруг шутом святой,
Монахом станет шут
Старинная песня
Когда шут, облаченный в рясу отшельника и препоясанный узловатою веревкою, явился перед воротами замка Реджинальда Фрон де Бефа, привратник спросил, как его зовут и зачем он пришел.
- Pax vobiscum! - отвечал шут. - Я смиренный монах францисканского ордена, пришел преподать утешение несчастным узникам, находящимся в стенах этого замка.
- Храбрый же ты монах, - сказал привратник, - коли отважился прийти в такое место, где, за исключением нашего пьяного капеллана, уже двадцать лет не бывало таких певчих птиц, как ты.
- Уж, пожалуйста, сделай милость, - сказал мнимый монах, - доложи обо мне хозяину замка. Поверь, что он меня примет охотно, А я берусь так громко запеть, чтобы по всему замку было слышно.
- Вот за это спасибо! - сказал привратник. - Но если мне достанется за то, что я покинул мою сторожку ради твоего поручения, я не посмотрю, что ты монах, а пристрелю тебя на месте.
С этими словами привратник вышел из башенки и отправился в большую залу замка с небывалым известием, что у ворот стоит святой монах и просит позволения немедленно войти. К немалому его удивлению, хозяин приказа ^ тотчас впустить святого человека, и привратник, поставив за себя часовых покараулить ворота, без дальнейших рассуждений отправился исполнять полученное приказание.
Всей безумной храбрости Вамбы едва было довольно, чтобы не растеряться в присутствии такого человека, каким был страшный Фрон де Беф. Бедный шут произнес свое "pax vobiscum" дрожащим и слабым голосом. Но Фрон де Беф привык, чтобы люди всякого сословия трепетали перед ним, так что робость мнимого монаха не возбудила в нем никаких подозрений.
- Кто ты, монах, и откуда? - спросил он.
- Pax vobiscumi - повторил шут. - Я бедный служитель святого Франциска, шел через эти леса и попал в руки разбойников, которые послали меня в этот замок исполнить священную обязанность при двух особах, осужденных вашим досточтимым правосудием на смерть.
- Так, так... - молвил Фрон де Беф. - А не можешь ли ты мне сказать, святой отец, много ли там этих бандитов?
- Доблестный господин, - отвечал Вамба, - имя им легион.
- Ты мне просто скажи, сколько их, монах, не то ни твоя ряса, ни веревка не защитят тебя.
- Увы, - сказал мнимый монах, - я чуть не умер со страху! Но сдается мне, что всех, и йоменов и мужиков, там наберется по крайней мере пятьсот человек.
- Как! - воскликнул храмовник, в эту минуту вошедший в залу. - Неужели этих ос слетелось так много? Значит, пора передавить их зловредный рой.
Он отвел хозяина в сторону и спросил его:
- Знаешь ты этого монаха?
- Нет, - отвечал Фрон де Беф, - он не здешний, из дальнего монастыря, и я его не знаю.
- В таком случае, не передавай ему на словах того, что ты хотел поручить, - сказал храмовник. - Пускай он отнесет письмо от имени де Браси с приказанием его вольной дружине поспешить сюда. А тем временем, чтобы этот поп не догадался, в чем дело, дозволь ему выполнить свою задачу и приготовить саксонских свиней к бойне.
- Хорошо, пусть так и будет, - отвечал Фрон да Беф и велел одному из слуг проводить Вамбу в ту комнату, где содержались Седрик и Ательстан.
Между тем нетерпение Седрика все росло и росло. Он расхаживал по зале с видом человека, идущего в атаку или лезущего напролом при штурме крепости. Он то издавал какие-то восклицания, то взывал к Ательстану, который со стоическим хладнокровием ожидал исхода приключения, преспокойно переваривая весьма сытный обед. По-видимому, вопрос, долго ли продлится их тюремное заключение, мало его тревожил.
- Pax vobiscum! - молвил шут, войдя к ним. - Да будет над вами благословение святого Дунстана, святого Дениса, святого Дютока и всех святых!
- Войди, милости просим, - сказал Седрик мнимому монаху. - Ради чего ты явился к нам?
- Я пришел приготовить вас к смерти, - отвечал шут.
- Не может быть! - воскликнул Седрик встрепенувшись. - Как они ни злобны, как ни бесстрашны, они не осмелятся учинить такую жестокую и несправедливую расправу.
- Увы, - сказал шут, - взывать к их человеколюбию было бы столь же напрасно, как удерживать взбесившуюся лошадь на шелковой уздечке. А потому подумай хорошенько, благородный Седрик, а также и вы, доблестный Ательстан, какие прегрешения совершили вы во плоти, ибо сегодня же будете призваны к ответу пред высшее судилище.
- Я готов, - сказал Ательстан, - претерплю все, что может придумать их злоба, и пойду на смерть так же спокойно, как пошел бы обедать.
- Так приступим к святому таинству, отец мой, - сказал Седрик.
- Погоди минутку, дядюшка, - сказал шут своим обыкновенным голосом, - что ты больно скоро собрался? Лучше осмотрись хорошенько, прежде чем прыгать я тьму кромешную.
- Право, - сказал Седрик, - его голос мне знаком.
- То голос вашего верного раба и шута, - отвечал Вамба, сбрасывая с головы капюшон. - Если бы вы раньше послушались моего дурацкого совета, вы бы сюда не попали. Последуйте же хоть теперь совету дурака, и вы недолго тут останетесь.
- То есть как же это, плут? - спросил Седрик.
- А вот как, - отвечал Вамба. - Возьми эту рясу и веревку, только в них ведь и заключается мой священный сан, и преспокойно уходи из замка, а мне оставь свой плащ и. пояс, чтобы я мог занять твое место и прыгнуть за тебя, куда придется.
- Тебе занять мое место? - сказал Седрик, удивленный таким предложением. - Но ведь они тебя повесят, бедный мой дурень!
- Пусть делают что хотят, а там, как богу угодно, - отвечал Вамба. - Я надеюсь, что Вамба, сын Уитлисса, может висеть на цепи так же важно, как цепь висела на шее у его предка, ольдермена.
- Ну, Вамба, я согласен принять твое предложение, только с одним условием, - сказал Седрик: - поменяйся платьем не со мной, а с лордом Ательстаном.
- Э, нет, клянусь святым Дунстаном, - отвечал Вамба, - это для меня не подходит! Сын Уитлисса согласен пострадать, спасая жизнь сыну Херварда, но какая же мне корысть помирать из-за человека, отец которого не был знаком с моим отцом?
- Негодяй, - сказал Седрик, - предки Ательстана были владыками Англии!
- Мне все равно, кем бы они ни были, - возразил Вамба, - но я не желаю, чтобы мне свернули голову ради его предков. А потому, мой добрый хозяин, соглашайтесь скорее на мое предложение либо позвольте мне уйти из этой башни.
- Предоставь старому дереву засохнуть, - продолжал Седрик, - спаси благородного Ательстана, мой верный Вамба. Каждый, в ком течет саксонская кровь, обязан это сделать. Мы с тобой вместе отдадим себя в жертву ярости жестоких притеснителей. А он, освободившись из плена, пробудит дух мести в наших соплеменниках и отплатит за нас врагам.
- Ну, нет, батюшка, - сказал Ательстан, пожимая ему руку. - Я скорее соглашусь целую неделю просидеть в этой зале на хлебе и воде, чем воспользоваться теми средствами к спасению, которые преданность слуги измыслила для его хозяина.
- Вот вы называетесь умными людьми, господа, - сказал шут, - а я слыву дураком. Однако, дядюшка Седрик и братец Ательстан, дурак-то и вынесет решение и тем положит конец всем вашим спорам. Я - все равно, что Джонова кобыла, которая никому не дает на себя садиться, кроме Джона. Я пришел затем, чтобы спасти своего хозяина. Если он откажется от моей помощи, ну что же - уйду домой, и дело с концом. Я согласен висеть, но не иначе, как вместо моего родового властелина.
- Уходите, благородный Седрик, - сказал Ательстан, - не упускайте такого случая. Ваше присутствие вне стен этого замка воодушевит наших друзей и ускорит наше спасение, а если вы останетесь здесь, все мы пропали.
- А разве за стенами есть надежды на выручку? - спросил Седрик, взглянув на шута.
- И еще какая надежда! - воскликнул Вамба. - Да будет вам известно, что, надев мой балахон, вы облекаетесь в генеральскую одежду. Пятьсот человек собралось под стенами этого замка, и сегодня я был одним из главных предводителей. Моя дурацкая шапка сошла за каску, а погремушка - за маршальский жезл. Вот увидим, много ли они выиграют, сменив дурака на умного человека. Право, я боюсь, как бы они, разжившись премудростью, не потеряли храбрости. Итак, прощай, хозяин, будь милостивее к бедному Гурту и сжалься над его собакой Фангсом, а мой колпак повесь на стене в Ротервуде в память того, что я отдал свою жизнь за хозяина, как и подобает верному... дураку.
Последнее слово он произнес как-то двусмысленно - не то серьезно, не то в шутку. Слезы выступили на глазах у Седрика.
- Память о тебе будет жить, - сказал он, - пока верность и любовь будут в чести в этом мире. Если бы я не думал, что найду средства спасти Ровену и тебя, Ательстан, да и тебя тоже, мой бедный Вамба, я бы не дал уговорить себя на такое дело.
Они переменились платьем, но тут у Седрика возникло новое затруднение.
- Я никаких языков не знаю, кроме своего родного наречия да нескольких фраз по-нормански; как же я буду выдавать себя за настоящего монаха?
- Вся штука в двух словах, - сказал Вамба. - Что бы ни говорили тебе, отвечай: "Pax vobiscum!" при встрече или прощаясь, благословляя или проклиная, повторяй "Pax vobiscum!" - и все тут. Для монаха эти словечки так же необходимы, как помело для ведьмы или жезл для чародея. Произноси только низким голосом и с важностью: "Pax vobiscum!" - и против этого никто не устоит. Стража ли, привратник, рыцарь или оруженосец, пеший или конный - безразлично: эти слова на всех действуют, как заклинание. Если поведут меня завтра вешать (что еще очень сомнительно, я непременно испытаю силу этих слов на палаче.
- Коли так, - сказал Седрик, - я мигом превращусь в монаха. Pax vobiscum! Надеюсь, что запомню этот пароль. Благородный Ательстан, прощай... Прощай и ты, мой бедняга. Сердце у тебя такое, что стоит любой здоровой головы. Я вас выручу либо возвращусь и умру вместе с вами. Державная кровь саксонских королей не прольется, пока моя собственная кровь течет еще в жилах. Не дам волосу упасть с твоей головы, мой добрый слуга, хотя бы пришлось ради этого пожертвовать своей жизнью. Прощай.
- Прощайте, благородный Седрик! - сказал Ательстан. - Помните, что монахи никогда не отказываются закусить, если им предложат подкрепить силы.
- Прощай, дядюшка! - прибавил Вамба. - Не забывай pax vobiscum.
С такими напутствиями Седрик отправился в путь. Ему очень скоро пришлось испробовать силу магических слов, которым научил его шут. Пробираясь низким сводчатым коридором к большой зале, он вдруг увидел перед собой женскую фигуру.
- Pax vobiscum! - сказал мнимый монах, пытаясь поскорее пройти мимо.
- Et vobis pater reverendissime! 1 - ответил ему нежный женский голос.
1 И вам также, преподобный отец.
- Я немножко глух, - отвечал Седрик по-саксонски и проворчал себе под нос: - Вот научил, проклятый дурак! В первый раз выстрелил - и сразу же промахнулся.
Однако в те времена довольно часто случалось, что духовные лица плохо разумели по-латыни, и собеседница Седрика отлично знала это.
- Прошу вас, преподобный отец, - Продолжала она уже по-саксонски, - будьте милосердны, навестите раненого пленника и преподайте ему утешение. За это доброе дело ваш монастырь получит щедрое подаяние, какого еще никогда не получал.
- Дочь моя, - отвечал Седрик в великом смущении, - мне нельзя оставаться в этом замке и терять время на исполнение обычных моих обязанностей. Я должен уйти как можно скорее. Жизнь и смерть многих зависит от этого.
- Отец мой, молю вас во имя обетов, которые вы на себя приняли, не покиньте несчастного, не откажите ему в своих советах и помощи! - продолжала просительница.
- Чтоб меня черт побрал и засадил в Ифрин заодно с душами Одина и Тора! - проговорил с раздражением Седрик
Он, вероятно, произнес бы еще несколько фраз в том же духе, как вдруг беседа была прервана грубым голосом Урфриды - той старухи, что жила в уединенной башенке.
- Что это значит, милашка? - обратилась она к собеседнице Седрика. - Так-то ты платишь мне за мою доброту, за то, что я позволила тебе выйти из верхней горницы? Святого человека довела до того, что он начал ругаться, чтобы избавиться от приставаний еврейки!
- Еврейки! - воскликнул Седрик, придираясь к случаю, чтобы как-нибудь улизнуть от обеих. - Пусти, женщина! Дай мне пройти и не задерживай меня. Я только что исполнил святой долг и не хочу оскверняться.
- Иди сюда, отец мой, - сказала старуха. - Ты не здешний и без провожатого не выберешься из замка. Поди сюда, мне хочется с тобой поговорить. А ты ступай к больному и ухаживай за ним, пока я не ворочусь. И горе тебе, если осмелишься еще раз уйти оттуда без моего разрешения!
Ревекка скрылась. Урфрида, уступая ее мольбам, позволила ей уйти из башни, а затем приставила ее ухаживать за раненым Айвенго. Ревекка хорошо понимала, какая опасность угрожает пленным, и не упускала ни малейшего случая что-нибудь сделать для их спасения. Прослышав, что в этот безбожный замок попал священник, она надеялась через него чего-нибудь добиться. С этой целью она и поджидала в коридоре мнимого монаха. Но мы видели, что попытка ее кончилась неудачей.
ГЛАВА XXVII
"Во всем, что ты б сказать могла,
Должны быть грусть, позор и стыд
Известны все твои дела ..
Но что ж преступница молчит?"
"Других я стала жертвой бед -
От них душа еще мрачней,
А у меня и друга нет -
Наперсника тоски моей,
Но выслушай - и дай ответ
На исповедь моих страстен"
Крабб, "Дворец правосудия"
Прогнав Ревекку обратно в комнату больного, Урфрида насильно потащила за собой Седрика в отдельную коморку и, войдя туда, крепко заперла дверь. После этого она достала с полки флягу с вином и два стакана, поставила их на стол и сказала:
- Ты саксонец, отец мой? Не спорь, не спорь, - продолжала она, заметив, что Седрик не торопится опровергать ее, - звуки родного языка сладки для моих ушей, хотя и редко я их слышу, разве только из уст жалких и приниженных рабов. А ты саксонец, отец, и хотя служитель божий, а все-таки свободный человек. Приятно мне слушать твои речи.
- Разве духовные из саксонцев не заходят сюда? - спросил Седрик. - Мне кажется, их прямая обязанность - утешать обнищалых и притесненных детей нашей земли.
- Нет, не заходят, - отвечала Урфрида, - а если и заходят, то предпочитают пировать за столом завоевателей, а не слушать жалобы своих земляков. Так, по крайней мере, говорят о них, сама-то я мало кого вижу. Вот уже десять лет, как в этом замке не бывало ни одного священника, исключая того распутного норманна, который был здесь капелланом и по ночам пьянствовал вместе с Реджинальдом Фрон де Бефом. Но и он давно отправился на тот свет давать богу отчет в своей пастырской деятельности. А ты саксонец, да еще саксонский священник, и мне нужно задать тебе один вопрос.
- Да, я саксонец, - отвечал Седрик, - но, конечно, недостоин звания священника. Отпусти пеня, пожалуйста! Клянусь, что я вернусь сюда или пришлю к тебе другого духовника, более меня достойного выслушать твою исповедь.
- Погоди еще немного, - сказала Урфрида, - скоро голос, который ты слышишь, замолкнет в сырой земле. Но я не хочу уходить туда без исповеди в своих грехах. Так пусть вино даст мне силы поведать тебе все ужасы моей жизни.
Она налила себе стакан и с жадностью осушила его до дна, как бы опасаясь проронить хоть одну каплю. Выпив вино, она подняла глаза вверх и проговорила:
- Оно одуряет, но ободрить уже не может. Выпей я ты, отец мой, иначе не выдержишь и упадешь на пол от того, что я собираюсь рассказать тебе.
Седрик охотно отказался бы от такого зловещего приглашения, но ее жест выражал такое нетерпение и отчаяние, что он уступил ее просьбе и отпил большой глоток вина. Словно успокоенная его согласием, она начала свой рассказ.
- Родилась я, - сказала она, - совсем не такой жалкой тварью, какой ты видишь меня теперь, отец мой. Я была свободна, счастлива, уважаема, любима и сама любила. Теперь я - раба, несчастная и приниженная. Пока я была красива, я была игрушкой страстей своих хозяев, а с тех пор как красота моя увяла, я стала предметом их ненависти и презрения. Разве удивительно, отец мой, что я возненавидела род человеческий и больше всего то племя, которому я была обязана такой переменой в моей судьбе? Разве хилая и сморщенная старуха, изливающая свою злобу в бессильных проклятиях, может забыть, что когда-то она была дочерью благородного тана торкильстонского, перед которым трепетали тысячи вассалов?
- Ты дочь Торкиля Вольфгангера! - сказал Седрик, пятясь от нее -Ты... ты родная дочь благородного саксонца, друга моего отца и его ратного товарища?
- Друг твоего отца! - воскликнула Урфрида. - Стало быть, передо мной Седрик, по прозвищу Саксонец, потому что у благородного Херварда Ротервудского только и был один сын, и его имя гремит среди его соплеменников. Но если точно ты Седрик из Ротервуда, что означает твое монашеское платье? Неужели и ты отчаялся спасти свою родину и в стенах монастыря обрел пристанище от притеснений?
- Все равно, кто бы я ни был, - сказал Седрик. - Продолжай, несчастная, свой рассказ об ужасах и преступлениях. Я знаю, ты преступница. Ведь даже то, что осталась в живых, - преступление.
- Да, я преступница, - отвечала несчастная старуха. - Большие темные, проклятые преступления тяжким камнем давят мне грудь, их не в силах искупить даже огни посмертных мучений. Да, в этих самых комнатах, запятнанных чистой кровью моего отца и моих братьев, в этом доме я жила любовницей их убийцы, рабой его прихотей, участницей его наслаждений. Значит, каждое мое дыхание, каждое мгновение моей жизни было преступлением.
- Несчастная женщина! - воскликнул Седрик. - Стало быть, в то время, когда друзья твоего отца, молясь об упокоении души его и всех его сыновей, не забывали в своих молитвах помянуть имя убиенной Ульрики, пока рее мы оплакивали умерших и чтили их память, ты жила! Жила в союзе любви с подлым тираном, умертвившим всех, кто был тебе всего ближе и дороже, с тираном, пролившим кровь младенцев, чтобы не оставить в живых ни одного отпрыска славного и благородного рода Торкиля Вольфгангера!
- В союзе - да, но не в любви, - возразила старуха, - скорее в аду есть место для любви, чем под этими нечестивыми сводами. Нет, в этом я не могу упрекнуть себя. Не было минуты, чтобы я не ненавидела Фрон де Бефа и всю его породу.
- Ненавидела его, а все-таки жила! - воскликнул Седрик. - Несчастная! Разве у тебя под рукой не было ни кинжала, ни ножа, ни стилета? Счастье твое, что тайны норманского замка все равно, что могильные тайны! Если бы мне даже приснилось, что дочь Торкиля живет в гнусном союзе с убийцей своего отца, меч истого саксонца разыскал бы тебя и в объятиях твоего любовника!
- Неужели действительно ты заступился бы за честь рода Торкиля? - сказала Ульрика, ибо отныне мы можем отбросить ее второе имя - Урфрида. - Значит, правда, что ты настоящий саксонец, каким прославила тебя молва? Потому что даже в этих проклятых стенах звучало имя Седрика, и я, жалкая и униженная тварь, радовалась при мысли о том, что жив еще на свете хоть один мститель за наше несчастное племя. У меня тоже бывали часы мщения. Я подстрекала наших врагов к ссорам и во время их пьяного разгула возбуждала среди них смертельную вражду. Я видела, как лилась их кровь, слышала их предсмертные стоны! Взгляни на меня, Седрик, - не осталось ли на моем увядшем и гнусном лице каких-нибудь черт, напоминающих Торкиля?
- Не спрашивай об этом, Ульрика, - отвечал Седрик с тоской и отвращением. - Так мертвец напоминает живого, когда бес, вселяясь в бездыханный труп, вызывает его из могилы.
- Пусть будет так, - ответила Ульрика, - а между тем это бесовское лицо могло когда-то посеять вражду между старшим Фрон де Бефом и его сыном Реджинальдом. То, что потом случилось, следовало бы навеки скрыть под покровом адской тьмы; но я подниму завесу и на мгновение покажу тебе то, от чего мертвецы встают из гробов и громко вопиют. Долго разгоралась глухая вражда между тираном-отцом и его свирепым сыном. Долго я тайно раздувала их противоестественную ненависть. Она вспыхнула в час пьяного разгула, и за своим собственным столом мой обидчик пал от руки родного сына... Вот какие тайны прячутся под этим кровом. Раздайтесь же, проклятые своды, - продолжала она, подняв глаза вверх, - рухните, стены, и задавите собой всех, кому известна эта чудовищная тайна!
- А ты, преступная и несчастная, - сказал Седрик, - что же сталось с тобой после смерти твоего любовника?
- Угадывай, но не спрашивай. Я осталась здесь и жила, пока преждевременная старость не обезобразила мое лицо. Тогда все стали презирать и оскорблять меня. Я была вынуждена ограничить мою месть мелкими кознями раздраженной служанки или пустой бранью беспомощной старухи.
- Ульрика, - сказал Седрик, - мне кажется, что в глубине сердца ты все еще не перестала сожалеть об утрате тех радостей, которые ты покупала ценою злодеяний, как же ты дерзаешь обратиться к человеку, облеченному в эти священные одежды? Подумай, несчастная, если бы сам святой Эдуард явился сюда во плоти, что мог бы он сделать для тебя?
- Погоди, суровый прорицатель! - воскликнула она. - Скажи, что значат новые и страшные чувства, которые с недавних пор стали одолевать меня в моем одиночестве? Почему давно минувшие дела встают передо мною, внушая неодолимый ужас? Какая участь постигнет за гробом ту, которой бог судил пережить на земле столько зол и страданий? Не лучше ли мне обратиться к божествам наших некрещеных предков, чем переносить те страшные видения, которые терзают меня и наяву и во сне?
- Я не священник, - сказал Седрик, с отвращением отшатываясь от нее, - я не священник, хотя и надел монашеское платье.
- Монах ты или мирянин, мне все равно, - ответила Ульрика. - За последние двадцать лет я, кроме тебя, не видала никого, кто бы боялся бога и уважал человека. Скажи, неужели мне нет надежды на спасение?
- Я думаю, что тебе пора покаяться, - сказал Седрик. - Прибегни к молитве и покаянию, и дай тебе боже обрести помилование. Но я не могу и не хочу оставаться дольше с тобой.
- Постой еще минуту, - сказала Ульрика, - не покидай меня теперь, сын друга моего отца. Иначе тот демон, что руководил моей жизнью, может ввести меня во искушение отомстить тебе за твое жестокосердное презрение. Как ты думаешь, долго ли пришлось бы тебе прожить на свете, если бы Фрон де Беф застал Седрика Саксонца в своем замке и в такой одежде? Он и так уже поглядывал на тебя, как хищный сокол на добычу.
- Что ж, пускай, - сказал Седрик. - Пусть он и клювом и когтями растерзает меня, и все-таки мой язык не произнесет ни единого слова лжи. Я умру саксонцем, правдивым в речах и откровенным на деле. Отойди прочь! Не прикасайся ко мне и не задерживай меня. Сам Реджинальд Фрон де Беф не так омерзителен для моих глаз. как ты, низкое и развратное существо.
...
