Обратная связь Главная страница

Раздел ON-LINE >>
Информация о создателях >>
Услуги >>
Заказ >>
Главная страница >>

Алфавитный список  авторов >>
Алфавитный список  произведений >>

Почтовая    рассылка
Анонсы поступлений и новости сайта
Счетчики и каталоги


Информация и отзывы о компаниях
Цены и качество товаров и услуг в РФ


Раздел: On-line
Автор: 

Толстой Лев Николаевич

Название: 

"Воскресение"

Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16]  [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39]

   молодого человека в такой же куртке и хотела что-то сказать, но не могла
   выговорить от слез: и начинала и останавливалась. Молодой человек держал в
   руках бумажку и, очевидно не зная, что ему делать, с сердитым лицом
   перегибал и мял ее. Подле них сидела полная, румяная, красивая девушка с
   очень выпуклыми глазами, в сером платье и пелеринке. Она сидела рядом с
   плачущей матерью и нежно гладила ее по плечу. Все было красиво в этой
   девушке: и большие белые руки, и волнистые остриженные волосы, и крепкие нос
   и губы; но главную прелесть ее лица составляли карие, бараньи, добрые,
   правдивые глаза. Красивые глаза ее оторвались от лица матери в ту минуту,
   как вошел Нехлюдов, и встретились с его взглядом. Но тотчас же она
   отвернулась и что-то стала говорить матери. Недалеко от влюбленной парочки
   сидел черный лохматый человек с мрачным лицом и сердито говорил что-то
   безбородому посетителю, похожему на скопца. Нехлюдов сел рядом с смотрителем
   и с напряженным любопытством глядел вокруг себя. Его развлек подошедший к
   нему гладко стриженный ребенок-мальчик и тоненьким голоском обратился к нему
   с вопросом.
    - А вы кого ждете?
    Нехлюдов удивился вопросу, но, взглянув на мальчика и увидав серьезное,
   осмысленное лицо с внимательными, живыми глазами, серьезно ответил ему, что
   ждет знакомую женщину.
    - Что же, она вам сестра? - спросил мальчик.
    - Нет, не сестра, - ответил удивленно Нехлюдов. - А ты с кем здесь? -
   спросил он мальчика.
    - Я с мамой. Она политическая, - гордо сказал мальчик.
    - Марья Павловна, возьмите Колю, - сказал смотритель, нашедший,
   вероятно, противозаконным разговор Нехлюдова с мальчиком.
    Марья Павловна, та самая красивая девушка с бараньими глазами, которая
   обратила внимание Нехлюдова, встала во весь свой высокий рост и сильной,
   широкой, почти мужской походкой подошла к Нехлюдову и мальчику.
    - Что он у вас спрашивает, кто вы? - спросила она у Нехлюдова, слегка
   улыбаясь и доверчиво глядя ему в глаза так просто, как будто не могло быть
   сомнения о том, что она со всеми была, есть и должна быть в простых,
   ласковых, братских отношениях. - Ему все нужно знать, - сказала она и совсем
   улыбнулась в лицо мальчику такой доброй, милой улыбкой, что и мальчик и
   Нехлюдов - оба невольно улыбнулись на ее улыбку.
    - Да, спрашивал меня, к кому я.
    - Марья Павловна, нельзя разговаривать с посторонними. Ведь вы знаете,
   - сказал смотритель.
    - Хорошо, хорошо, - сказала она и, взяв своей большой белой рукой за
   ручку не спускавшего с нее глаз Колю, вернулась к матери чахоточного,
    - Чей же это мальчик? - спросил Нехлюдов уже у смотрителя.
    - Политической одной, он в тюрьме и родился, - сказал смотритель с
   некоторым удовольствием, как бы показывая редкость своего заведения.
    - Неужели?
    - Да, вот теперь едет в Сибирь с матерью.
    - А эта девушка?
    - Не могу вам отвечать, - сказал смотритель, пожимая плечами. - А вот и
   Богодуховская,
   
   
   
   LV
   
    Из задней двери вертлявой походкой вышла маленькая стриженая, худая,
   желтая Вера Ефремовна, с своими огромными добрыми глазами,
    - Ну, спасибо, что пришли, - сказала она, пожимая руку Нехлюдова. -
   Вспомнили меня? Сядемте.
    - Не думал вас найти так.
    - О, мне прекрасно! Так хорошо, так хорошо, что лучшего и не желаю, -
   говорила Вера Ефремовна, как всегда, испуганно глядя своими огромными
   добрыми круглыми глазами на Нехлюдова и вертя желтой тонкой-тонкой жилистой
   шеей, выступающей из-за жалких, смятых и грязных воротничков кофточки.
    Нехлюдов стал спрашивать ее о том, как она попала в это положение.
   Отвечая ему, она с большим оживлением стала рассказывать о своем деле. Речь
   ее была пересыпана иностранными словами о пропагандировании, о
   дезорганизации, о группах, и секциях, и подсекциях, о которых она была,
   очевидно, вполне уверена, что все знали, а о которых Нехлюдов никогда не
   слыхивал.
    Она рассказывала ему, очевидно вполне уверенная, что ему очень
   интересно и приятно знать все тайны народовольства. Нехлюдов же смотрел на
   ее жалкую шею, на редкие спутанные волосы и удивлялся, зачем она все это
   делала и рассказывала. Она жалка ему была, но совсем не так, как был жалок
   Меньшов-мужик, без всякой вины с его стороны сидевший в вонючем остроге. Она
   более всего была жалка той очевидной путаницей, которая была у нее в голове.
   Она, очевидно, считала себя героиней, готовой пожертвовать жизнью для успеха
   своего дела, а между тем едва ли она могла бы объяснить, в чем состояло это
   дело и в чем успех его.
    Дело, о котором хотела говорить Вера Ефремовна с Нехлюдовым, состояло в
   том, что одна товарка ее, некто Шустова, даже и не принадлежавшая к их
   подгруппе, как она выражалась, была схвачена пять месяцев тому назад вместе
   с нею и посажена в Петропавловскую крепость только потому, что у ней нашли
   книги и бумаги, переданные ей на сохранение. Вера Ефремовна считала себя
   отчасти виновной в заключении Шустовой и умоляла Нехлюдова, имеющего связи,
   сделать все возможное для того, чтобы освободить ее. Другое дело, о котором
   просила Богодуховская, состояло в том, чтобы выхлопотать содержащемуся в
   Петропавловской крепости Гуркевичу разрешение на свидание с родителями и на
   получение научных книг, которые ему нужны были для его ученых занятий.
    Нехлюдов обещал попытаться сделать все возможное, когда будет в
   Петербурге.
    Свою историю Вера Ефремовна рассказала так, что она, кончив акушерские
   курсы, сошлась с партией народовольцев и работала с ними. Сначала шло все
   хорошо, писали прокламации, пропагандировали на фабриках, но потом схватили
   одну выдающуюся личности, захватили бумаги и начали всех брать.
    - Взяли и меня и вот теперь высылают... - закончила она свою историю. -
   Но это ничего. Я чувствую себя превосходно, самочувствие олимпийское, -
   сказала она и улыбнулась жалостною улыбкою.
    Нехлюдов спросил про девушку с бараньими глазами. Вера Ефремовна
   рассказала, что это дочь генерала, давно уже принадлежит к революционной
   партии и попалась за то, что взяла на себя выстрел в жандарма. Она жила в
   конспиративной квартире, в которой был типографский станок. Когда ночью
   пришли с обыском, то обитатели квартиры решили защищаться, потушили огонь и
   стали уничтожать улики. Полицейские ворвались, и тогда один из заговорщиков
   выстрелил и ранил смертельно жандарма. Когда стали допрашивать, кто стрелял,
   она сказала, что стреляла она, несмотря на то, что никогда не держала в руке
   револьвера и паука не убьет. И так и осталось. И теперь идет в каторгу.
    - Альтруистическая, хорошая личность... - одобрительно сказала Вера
   Ефремовна.
    Третье дело, о котором хотела говорить Вера Ефремовна, касалось
   Масловой. Она знала, как все зналось в остроге, историю Масловой и отношения
   к ней Нехлюдова и советовала хлопотать о переводе ее к политическим или по
   крайней мере в сиделки в больницу, где теперь особенно много больных и нужны
   работницы. Нехлюдов поблагодарил ее за совет и сказал, что постарается
   воспользоваться им.
   
   
   
   LVI
   
    Разговор их был прерван смотрителем, который поднялся и объявил, что
   время свидания кончилось и надо расходиться. Нехлюдов встал, простился с
   Верой Ефремовной и отошел к двери, у которой остановился, наблюдая то, что
   происходило перед ним.
    - Господа, пора, пора, - говорил смотритель, то вставая, то опять
   садясь.
    Требование смотрителя вызвало в находящихся в комнате и заключенных и
   посетителях только особенное оживление, но никто и не думал расходиться.
   Некоторые встали и говорили стоя. Некоторые продолжали сидеть и
   разговаривать. Некоторые стали прощаться и плакать. Особенно трогательна
   была мать с сыном чахоточным. Молодой человек все вертел бумажку, и лицо его
   становилось все более и более злым, - так велики были усилия, которые он
   делал, чтобы не заразиться чувством матери. Мать же, услыхав, что надо
   прощаться, легла ему на плечо и рыдала, сопя носом. Девушка с бараньими
   глазами - Нехлюдов невольно следил за ней - стояла перед рыдающей матерью и
   что-то успокоительно говорила ей. Старик в синих очках, стоя, держал за руку
   свою дочь и кивал головой на то, что она говорила. Молодые влюбленные встали
   и держались за руки, молча глядя друг другу в глаза.
    - Вот этим одним весело, - сказал, указывая на влюбленную парочку,
   молодой человек в короткой жакетке, стоя подле Нехлюдова, так же как и он,
   глядя на прощающихся.
    Чувствуя на себе взгляды Нехлюдова и молодого человека, влюбленные -
   молодой человек в гуттаперчевой куртке и белокурая миловидная девушка -
   вытянули сцепленные руки, опрокинулись назад и, смеясь, начали кружиться.
    - Нынче вечером женятся здесь, в остроге, и она с ним идет в Сибирь, -
   сказал молодой человек.
    - Он что же?
    - Каторжный. Хоть они повеселятся, а то уж слишком больно слушать, -
   прибавил молодой человек в жакетке, прислушиваясь к рыданьям матери
   чахоточного.
    - Господа! Пожалуйста, пожалуйста! Не вынудьте меня принять меры
   строгости, - говорил смотритель, повторяя несколько раз одно и то же. -
   Пожалуйста, да ну, пожалуйста! - говорил он слабо и нерешительно. - Что ж
   это? Уж давно пора. Ведь этак невозможно. Я последний раз говорю, - повторял
   он уныло, то закуривая, то туша свою мариландскую папироску.
    Очевидно было, что как ни искусны и ни стары и привычны были доводы,
   позволяющие людям делать зло другим, не чувствуя себя за него
   ответственными, смотритель не мог не сознавать, что он один из виновников
   того горя, которое проявлялось в этой комнате; и ему, очевидно, было ужасно
   тяжело.
    Наконец заключенные и посетители стали расходиться: одни во внутреннюю,
   другие в наружную дверь. Прошли мужчины - в гуттаперчевых куртках, и
   чахоточный и черный лохматый; ушла и Марья Павловна с мальчиком, родившимся
   в остроге.
    Стали выходить и посетители. Пошел тяжелой походкой старик в синих
   очках, за ним пошел и Нехлюдов.
    - Да-с, удивительные порядки, - как бы продолжал прерванный разговор
   словоохотливый молодой человек, спускаясь с Нехлюдовым вместе с лестницы. -
   Спасибо еще, капитан - добрый человек, не держится правил. Все поговорят -
   отведут душу.
    - Разве в других тюрьмах нет таких свиданий?
    - И-и! Ничего подобного. А не угодно ли поодиночке, да еще через
   решетку.
    Когда Нехлюдов, разговаривая с Медынцевым - так отрекомендовал себя
   словоохотливый молодой человек, - сошел в сени, к ним подошел с усталым
   видом смотритель.
    - Так если хотите видеть Маслову, то пожалуйте завтра, - сказал он,
   очевидно желая быть любезным с Нехлюдовым.
    - Очень хорошо, - сказал Нехлюдов и поспешил выйти.
    Ужасны были, очевидно, невинные страдания Меньшова - и не столько его
   физические страдания, сколько то недоумение, то недоверие к добру и к богу,
   которые он должен был испытывать, видя жестокость людей, беспричинно
   мучающих его; ужасно было опозорение и мучения, наложенные на эти сотни ни в
   чем не повинных людей только потому, что в бумаге не так написано; ужасны
   эти одурелые надзиратели, занятые мучительством своих братьев и уверенные,
   что они делают и хорошее и важное дело. Но ужаснее всего показался ему этот
   стареющийся и слабый здоровьем и добрый смотритель, который должен разлучать
   мать с сыном, отца с дочерью - точно таких же людей, как он сам и его дети.
    "Зачем это?" - спрашивал Нехлюдов, испытывая теперь в высшей степени то
   чувство нравственной, переходящей в физическую, тошноты, которую он всегда
   испытывал в тюрьме, и не находил ответа.
   
   
   
   LVII
   
    На другой день Нехлюдов поехал к адвокату и сообщил ему дело Меньшовых,
   прося взять на себя защиту. Адвокат выслушал и сказал, что посмотрит дело, и
   если все так, как говорит Нехлюдов, что весьма вероятно, то он без всякого
   вознаграждения возьмется за защиту. Нехлюдов, между прочим, рассказал
   адвокату о содержимых ста тридцати человеках по недоразумению и спросил, от
   кого это зависит, кто виноват. Адвокат помолчал, очевидно желая ответить
   точно.
    - Кто виноват? Никто, - сказал он решительно. - Скажите прокурору - он
   скажет, что виноват губернатор, скажите губернатору - он скажет, что виноват
   прокурор. Никто не виноват.
    - Я сейчас еду к Масленникову и скажу ему.
    - Ну-с, это бесполезно, - улыбаясь, возразил адвокат. - Это такая - он
   не родственник и не друг? - это такая, с позволения сказать, дубина и вместе
   с тем хитрая скотина.
    Нехлюдов, вспомнив, что говорил Масленников про адвоката, ничего не
   ответил и, простившись, поехал к Масленникову.
    Масленникова Нехлюдову нужно было просить о двух вещах: о переводе
   Масловой в больницу и о ста тридцати бесписьменных, безвинно содержимых в
   остроге. Как ни тяжело ему было просить человека, которого он не уважал, это
   было единственное средство достигнуть цели, и надо было пройти через это.
    Подъезжая к дому Масленникова, Нехлюдов увидал у крыльца несколько
   экипажей: пролетки, коляски и кареты, и вспомнил, что как раз нынче был тот
   приемный день жены Масленникова, в который он просил его приехать. В то
   время как Нехлюдов подъезжал к дому, одна карета стояла у подъезда, и лакей
   в шляпе с кокардой и пелерине подсаживал с порога крыльца даму, подхватившую
   свой шлейф и открывшую черные тонкие щиколотки в туфлях. Среди стоящих уже
   экипажей он узнал закрытое ландо Корчагиных. Седой румяный кучер почтительно
   и приветливо снял шляпу, как особенно знакомому барину. Не успел Нехлюдов
   спросить швейцара о том, где Михаил Иванович (Масленников), как он сам
   показался на ковровой лестнице, провожая очень важного гостя, такого, какого
   он провожал уже не до площадки, а до самого низа. Очень важный военный гость
   этот, сходя, говорил по-французски об аллегри в пользу приютов, устраиваемых
   в городе, высказывая мнение, что это хорошее занятие для дам: "И им весело,
   и деньги собираются".
    - Qu'elles s'amusent et que le bon Dieu les benisse... {Пусть веселятся
   и да благословит их бог... (франц.)} A, Нехлюдов, здравствуйте! Что давно
   вас не видно? - приветствовал он Нехлюдова. - Allez presenter vos de voirs a
   madame {Подите засвидетельствуйте почтение хозяйке (франц. ).}. И Корчагины
   тут. Et Nadine Bukshevden. Toutes les jolies femmes de la ville {И Надин
   Буксгевден Все городские красавицы (франц.).}, - сказал он, подставляя и
   несколько приподнимая свои военные плечи под подаваемую ему его же
   великолепным с золотыми галунами лакеем шинель. - Au revoir, mon cher! {До
   свиданья, дорогой мой! (франц.)} - Он пожал еще руку Масленникову.
    - Ну, пойдем наверх, как я рад! - возбужденно заговорил Масленников,
   подхватывая под руку Нехлюдова и, несмотря на свою корпуленцию, быстро
   увлекая его наверх.
    Масленников был в особенно радостном возбуждении, причиной которого
   было оказанное ему внимание важным лицом. Казалось, служа в гвардейском,
   близком к царской фамилии полку, Масленникову пора бы привыкнуть к общению с
   царской фамилией, но, видно, подлость только усиливается повторением, и
   всякое такое внимание приводило Масленникова в такой же восторг, в который
   приходит ласковая собачка после того, как хозяин погладит, потреплет,
   почешет ее за ушами. Она крутит хвостом, сжимается, извивается, прижимает
   уши и безумно носится кругами. То же самое был готов делать Масленников. Он
   не замечал серьезного выражения лица Нехлюдова, не слушал его и неудержимо
   влек его в гостиную, так что нельзя было отказаться, и Нехлюдов шел с ним.
    - Дело после; что прикажешь - все сделаю, - говорил Масленников,
   проходя с Нехлюдовым через залу. - Доложите генеральше, что князь Нехлюдов,
   - на ходу сказал он лакею. Лакей иноходью, обгоняя их, двинулся вперед. -
   Vous n'avez qu'a ordonner {Тебе стоит только приказать (франц.).}. Но жену
   повидай непременно. Мне и то досталось за то, что я тот раз не привел тебя.
    Лакей уже успел доложить, когда они вошли, и Анна Игнатьевна,
   вице-губернаторша, генеральша, как она называла себя, уже с сияющей улыбкой
   наклонилась к Нехлюдову из-за шляпок и голов, окружавших ее у ди вана. На
   другом конце гостиной у стола с чаем сидели барыни и стояли мужчины -
   военные и штатские, и слышался неумолкаемый треск мужских и женских голосов.
    - Enfin! {Наконец! (франц.)} Что же это вы нас знать не хотите? Чем мы
   вас обидели?
    Такими словами, предполагавшими интимность между нею и Нехлюдовым,
   которой никогда не было, встретила Анна Игнатьевна входящего.
    - Вы знакомы? Знакомы? Мадам Белявская, Михаил Иванович Чернов.
   Садитесь поближе.
    - Мисси, venez dons a notre table. Ou vous apportera votre the...
   {идите к нашему столу. Вам сюда подадут чай... (франц.)} И вы... -
   обратилась она к офицеру, говорившему с Мисси, очевидно забыв его имя, -
   пожалуйте сюда. Чаю, князь, прикажете?
    - Ни за что, ни за что не соглашусь: она просто не любила, - говорил
   женский голос.
    - А любила пирожки.
    - Вечно глупые шутки, - со смехом вступилась другая дама в высокой
   шляпе, блестевшая шелком, золотом и камнями.
    - C'est excellent {Великолепно (франц.).} - эти вафельки, и легко.
   Подайте еще сюда.
    - Что же, скоро едете?
    - Да уж нынче последний день. От этого мы и приехали.
    - Такая прелестная весна, так хорошо теперь в деревне!
    Мисси в шляпе и каком-то темно-полосатом платье, схватывавшем без
   складочки ее тонкую талию, точно как будто она родилась в этом платье, была
   очень красива. Она покраснела, увидав Нехлюдова.
    - А я думала, что вы уехали, - сказала она ему.
    - Почти уехал, - сказал Нехлюдов. - Дела задерживают. Я и сюда приехал
   по делу.
    - Заезжайте к мама. Она очень хочет вас видеть, - сказала она и,
   чувствуя, что она лжет и он понимает это, покраснела еще больше.
    - Едва ли успею, - мрачно отвечал Нехлюдов, стараясь сделать вид, что
   не заметил, как она покраснела.
    Мисси сердито нахмурилась, пожала плечами и обратилась к элегантному
   офицеру, который подхватил у нее из рук порожнюю чашку и, цепляя саблей за
   кресла, мужественно перенес ее на другой стол.
    - Вы должны тоже пожертвовать для приюта.
    - Да я и не отказываюсь, но хочу приберечь всю свою щедрость до
   аллегри. Там я выкажу себя уже во всей силе.
    - Ну, смотрите! - послышался явно притворно смеющийся голос.
    Приемный день был блестящий, и Анна Игнатьевна была в восхищении.
    - Мне Мика говорил, что вы заняты в тюрьмах. Я очень понимаю это, -
   говорила она Нехлюдову. - Мика (это был ее толстый муж, Масленников) может
   иметь другие недостатки, но вы знаете, как он добр. Все эти несчастные
   заключенные - его дети. Он иначе не смотрит на них. Il est d'une bonte...
   {Он так добр... (франц.)}
    Она остановилась, не найдя слов, которые могли бы выразить bonte того
   ее мужа, по распоряжению которого секли людей, и тотчас же, улыбаясь,
   обратилась к входившей старой сморщенной старухе в лиловых бантах.
    Поговорив, сколько нужно было, и так бессодержательно, как тоже нужно
   было, для того чтобы не нарушить приличия, Нехлюдов встал и подошел к
   Масленникову.
    - Так, пожалуйста, можешь ты меня выслушать?
    - Ах, да! Ну, что же? Пойдем сюда.
    Они вошли в маленький японский кабинетик и сели у окна.
   
   
   
   LVIII
   
    - Ну-с, je suis a vous {я к твоим услугам (франц.).}. Хочешь курить?
   Только постой, как бы нам тут не напортить, - сказал он и принес пепельницу.
   - Ну-с?
    - У меня к тебе два дела.
    - Вот как.
    Лицо Масленникова сделалось мрачно и уныло. Все следы того возбуждения
   собачки, у которой хозяин почесал за ушами, исчезли совершенно. Из гостиной
   доносились голоса. Один женский говорил: "Jamais, jamais je ne croirais"
   {Никогда, никогда не поверю (франц.).}, a другой, с другого конца, мужской,
   что-то рассказывал, все повторяя: "La comtesse Voronzoff и Victor Apraksine"
   {Графиня Воронцова и Виктор Апраксин (франц.).}. С третьей стороны слышался
   только гул голосов и смех. Масленников прислушивался к тому, что происходило
   в гостиной, слушал и Нехлюдова.
    - Я опять о той же женщине, - сказал Нехлюдов.
    - Да, невинно осужденная. Знаю, знаю.
    - Я просил бы перевести ее в служанки в больницу. Мне говорили, что это
   можно сделать.
    Масленников сжал губы и задумался.
    - Едва ли можно, - сказал он. - Впрочем, я посоветуюсь и завтра
   телеграфирую тебе.
    - Мне говорили, что там много больных и нужны помощницы.
    - Ну да, ну да. Так, во всяком случае, дам тебе знать.
    - Пожалуйста, - сказал Нехлюдов.
    Из гостиной раздался общий и даже натуральный смех.
    - Это все Виктор, - сказал Масленников, улыбаясь, - он удивительно
   остер, когда в ударе.
    - А еще, - сказал Нехлюдов, - сейчас в остроге сидят сто тридцать
   человек только за то, что у них просрочены паспорта. Их держат месяц здесь.
    И он рассказал причины, по которым их держат.
    - Как же ты узнал про это? - спросил Масленников, и на лице его вдруг
   выразилось беспокойство и недовольство.
    - Я ходил к подсудимому, и меня в коридоре обступили эти люди и
   просили...
    - К какому подсудимому ты ходил?
    - Крестьянин, который невинно обвиняется и к которому я пригласил
   защитника. Но не в этом дело.
    Неужели эти люди, ни в чем не виноватые, содержатся в тюрьме только за
   то, что у Них просрочены паспорты и...
    - Это дело прокурора, - с досадой перебил Масленников Нехлюдова. - Вот
   ты говоришь: суд скорый и правый. Обязанность товарища прокурора - посещать
   острог и узнавать, законно ли содержатся заключенные. Они ничего не делают:
   играют в винт.
    - Так ты ничего не можешь сделать? - мрачно сказал Нехлюдов, вспоминая
   слова адвоката о том, что губернатор будет сваливать на прокурора.
    - Нет, я сделаю. Я справлюсь сейчас.
    - Для нее же хуже. C'est un souffre-douleur {Это страдалица (франц.).},
   - слышался из гостиной голос женщины, очевидно совершенно равнодушной к
   тому, что она говорила.
    - Тем лучше, я и эту возьму, - слышался с другой стороны игривый голос
   мужчины и игривый смех женщины, что-то не дававшей ему.
    - Нет, нет, ни за что, - говорил женский голос.
    - Так вот, я сделаю все, - повторил Масленников, туша папироску своей
   белой рукой с бирюзовым перстнем, - а теперь пойдем к дамам.
    - Да, еще вот что, - сказал Нехлюдов, не входя в гостиную и
   останавливаясь у двери. - Мне говорили, что вчера в тюрьме наказывали
   телесно людей. Правда ли это?
    Масленников покраснел.
    - Ах, ты об этом? Нет, mon cher, решительно тебя не надо пускать, тебе
   до всего дело. Пойдем, пойдем, Annette зовет нас, - сказал он, подхватывая
   его под руку и выказывая опять такое же возбуждение, как и после внимания
   важного лица, но только теперь уже не радостное, а тревожное.
    Нехлюдов вырвал свою руку из его и, никому не кланяясь и ничего не
   говоря, с мрачным видом прошел через гостиную, залу и мимо выскочивших
   лакеев в переднюю и на улицу.
    - Что с ним? Что ты ему сделал? - спросила Annette у мужа.
    - Это a la francaise {по-французски (франц.),}, - сказал кто-то.
    - Какой это a la francaise, это a la zoulou {по-зулусски (франц.).}.
    - Ну, да он всегда был такой.
    Кто-то поднялся, кто-то приехал, и щебетанья пошли своим чередом:
   общество пользовалось эпизодом Нехлюдова как удобным предметом разговора
   нынешнего jour fixe'a.
    На другой день после посещения Масленникова Нехлюдов получил от него на
...
Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16]  [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39]

Обратная связь Главная страница

Copyright © 2010.
ЗАО АСУ-Импульс.

Пишите нам по адресу : info@e-kniga.ru